Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Военком Савченко был старым другом покойного Павла Железняка, воевал с ним вместе, знал хорошо всю семью и теперь с интересом разглядывал Ивана.

«Боже, какой парень вырос! — думал военком. — А давно ли мы с Павлом ездили в больницу, когда Иван на свет появился».

Но для воспоминаний у военкома Савченко времени было явно мало — десятки призывников ещё ждали в саду. Он вздохнул и пододвинул к себе документы Ивана. Один из членов комиссии, майор с медицинскими погонами на кителе, что-то подчеркнул синим карандашом в карточке, второй, капитан, тоже что-то подчеркнул ногтем в списке, лежавшем перед глазами военкома. Савченко взглянул, перевёл взгляд на Ивана, потом опять на бумаги.

— Жаль отпускать. Смотрите, какой!

Все члены комиссии поглядели на Ивана. Он тоже обеспокоенно глядел на них с высоты своих ста восьмидесяти сантиметров.

— Нет, не жаль, — сказал врач. — Частичный дальтонизм — это может развиться…

— А может и исчезнуть, — перебил военком.

— Да, может, — согласился врач.

Капитан молча ещё раз подчеркнул какое-то место в списке, Савченко кивнул головой.

— Бравый воин был бы из тебя, Иван, — сказал военком, — но всё-таки в армию мы тебя не возьмём.

— Как не возьмёте? — опешил Иван. Он даже мысли такой не допускал.

— А вот так, не возьмём — и всё, — сказал военком. — И ты не горячись, мы таких горячих уже видели. Мы в этом году не всех призывников берём, жёстче отбираем, а у тебя, видишь, какие дела, — военком стал загибать пальцы, — жёлтый от розового и зелёного не отличаешь — раз; целую семью тянешь, тебе по советским законам льгота — два; на заводе работаешь и там здорово нужен — три. Значит, танкиста из тебя не выйдет — четыре. Можешь идти.

— Клим Степанович, я протестую! — крикнул Иван. — Не надо мне никаких льгот. Марина уже выросла, они и без меня обойдутся. На заводе есть кому работать, а жёлтый и зелёный — это чепуха! Я всё вижу!

— Гражданин Железняк! — возмутился доктор. — Вы не имеете права оскорблять комиссию! Медицинское заключение точно.

— Извините, товарищ майор.

— Всё, Железняк, иди! — приказал военком.

— Но я же вижу хорошо!.. Государство… наша армия…

Военком, видя, что парень уже не владеет собой, встал из-за стола, подошёл к Ивану, обнял его за плечи.

— Ты, друг, не горячись, — сказал он мягко, но властно, ведя Железняка к дверям. — Государство у нас большое, и нужно думать о том, чтобы всюду были люди — и в армии, и на заводах, и даже дома, в таких семьях, как ваша, железняцкая. Ясно?

Железняк молчал. Военком подвёл его к двери, открыл, легонько подтолкнул в плечо: «Иди». Иван вышел.

Иван сошёл вниз по лестнице, словно в тумане. Всё, что случилось там, наверху, казалось обидным.

— Что с тобой? — подбежали к другу Торба и Маков. — Не взяли?

— Не взяли! — ответил Иван, тяжело опускаясь на ступеньку.

Торба сиял, улыбающийся, гордый, самоуверенный.

— Это вам, недоростки, урок, — заявил он, — чтобы больше каши ели. Они, как узнали, что у меня девяносто три килограмма чистого веса, чуть в ладоши не захлопали — и в один голос: «Пойдёт товарищ Михаил Торба в морской флот».

И хоть в действительности всё это выглядело чуть иначе и никаких аплодисментов не было, результат был налицо — Михаилу предстояло стать матросом.

— Ну, пошли, ребята! — уже снисходительно, как старший, говорил друзьям Торба. — Нечего тут больше торчать! На ближайшие пять лет судьба решена. Пошли!

Вместе, как и пришли, они вышли из военкомата. Двое — смущённые, словно в чём-то виноватые, третий шагал спокойно, даже торжественно, уже по-матросски — вразвалочку.

— Ну, прощайте, ребята, попутного вам ветра, — сказал Торба, когда они дошли до соцгорода. — Вечером, на тренировке, встретимся. Я теперь самого морского царя Нептуна боксу учить буду.

Маков расстался с Иваном не прощаясь. Парням было почему-то неловко смотреть друг на друга.

По лестнице Иван шёл медленно, постоял у двери, думая, как будет рассказывать, потом постучал. Дверь открылась, и три пары глаз жадно впились в брата. У него было такое хмурое, разочарованное лицо, что даже спрашивать сразу побоялись.

— Ну? — не удержался Андрейка.

— Не взяли, льготы при думали, — глухо сказал Иван. — Какие-то цвета различать не могу, завод вспомнили… Одним словом, это всё штучки Ковалёва…

— Значит, никуда не поедешь? С нами будешь? — ещё не верила Марина.

— Сказано ж тебе — не взяли! — почти крикнул Иван.

Двойственное чувство овладело девушкой: была тут и обида, и одновременно где-то глубоко в сердце, запрятанная и невысказанная, уже шевелилась радость. Не признаваясь самой себе, девушка боялась той минуты, когда пришлось бы остаться в этой квартире без старшего брата.