Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Ковалёв с Матюшиной тоже выпили, выпили и дети.

— Бери закуску, Андрейка, — угощала Любовь Максимовна.

Несколько минут за столом звучали слова, которые говорят, боясь коснуться большого человеческого горя. Потом чуть захмелевший Половинка посоветовал:

— А ты, Иван, запомни: и отец, и дед, и прадед твой, все были рабочими в Донбассе. Как придётся тебе туго, о заводе думай. Он тебе и отец и мать. А теперь ещё выпьем по чарочке и пойдём. А вы ложитесь спать, дети. Тяжёлый был день, да всё на свете проходит.

Они выпили и попрощались.

— Алексей Михайлович, можно мне завтра к вам зайти? — спросил, прощаясь, Иван.

Ковалёв утвердительно кивнул головой. Слова не шли у него с языка.

Любовь Максимовна расцеловала девочек и Андрейку, а Ивану пожала руку крепко, по-дружески. Он не заметил этого. В мозгу у него билась одна-единственная мысль: «Как жить дальше?»

Легли сёстры, затих Андрейка, а Иван подошёл к окну, распахнул его, опёрся локтями на подоконник и застыл.

— Как жить дальше?

Этот вопрос надо было решить немедленно и решить правильно. Мама поручила ему сестёр и брата, мама целиком положилась на него. Что же ему делать?

Подперев щёки ладонями, он сидел возле окна и смотрел прямо перед собою. Величественная панорама заводов открывалась налево и направо. Ночной темноты, собственно говоря, тут не было. Когда около какого-ни-будь из цехов гасли ослепительные, похожие на молнии, вспышки электросварки, налево, на металлургическом заводе, начинали выливать шлак, и тогда весь небосвод окрашивался тёмным, почти зловещим багрянцем. То тут, то там на линиях переговаривались паровозы, в небо взлетали плюмажи белого пара. Тучи дыма, освещённые снизу отблесками растопленного металла, казались нарисованными на чёрном фоне неба. Тысячу раз видел Иван эту картину, и тысячу раз его сердце замирало от волнения.

«О заводе думай, он тебе и отец и мать», — вспомнил он.

Да, он думает и всегда будет думать о заводе, но к чему всё это, если ещё не решено, как дальше жить? Ковалёв сегодня начал говорить об этом и бросил, Иван хорошо это видел. Значит, у парторга есть какие-то планы. Должно быть, посоветует отдать в детский дом… Нет, он никогда на это не согласится. Не о том были последние мамины слова.

Вдруг Иван почувствовал на плечах маленькие худенькие ручки, и над самым ухом послышался горячий шёпот:

— Ваня, Ваня…

— Ты чего не спишь, Христинка? — Иван обнял сестру, посадил на колени. В тоненькой рубашонке она была совсем лёгонькая и на диво худенькая, одни косточки. — Ты чего не спишь?

— Не могу… Я знаю, о чём ты думаешь. Думаешь, как дальше жить? Думай, только никуда нас не отдавай… Мы и на пенсию проживём, мы меньше есть будем… Мы с Мариной всё будем делать: и стирать, и обед варить, и огород… Не отдавай нас никому. Поклянись! Мы все вместе жить будем, здесь» как с мамой.

И тут Иван Железняк, который все эти страшные дни ни разу не проронил ни слезинки, не выдержал и разрыдался.

Да, Христя сказала правду: они будут жить тут, как жили с мамой, они повесят рядом с папиным её портрет, и будет так, как будто старшие уехали только в гости и скоро, очень скоро вернутся…

Слёзы лились, Иван не вытирал их, и вместе с этими слезами кончалось его детство, раньше времени начиналась суровая молодость. Он в последний раз коротко, по-детски, всхлипнул и вытер глаза.

— Мы ещё пять соток огорода попросим, завод даст, — послышалось с кровати, где лежала Марина.

— Ну, вот теперь только не хватает, чтобы Андрейка высказался, чтобы и он не спал! — деланно сердито сказал Иван.

— А я и не сплю, — раздалось из угла, где стояла Андрейкина кровать, — я только не знаю, что сказать.

— Всё! — сердито сказал Иван, подхватил на руки Христину и отнёс к Марине. — Приказываю всем спать! И прежде всего ложусь сам. Не знаю, хорошо ли мы будем жить, но жить будем вместе. А теперь всё! Спите, чёрт возьми, спите!

Он лёг в постель и едва коснулся головой подушки, как степной орёл на широких негнущихся крыльях полетел перед глазами, широкими спиралями забираясь вое выше и выше, пока не пропал в синеве неба.

Утром Иван проснулся от какого-то шороха в комнате, вздрогнул и сел на кровати. Казалось, что сейчас кончится страшный сон, в комнату войдёт мама и всё пойдёт заведённым порядком, как шло долгие годы.

Но в дверь вошла не мама, а Христина с мокрой тряпкой в руках. Из кухни послышался плеск воды — девочки уже принялись убирать квартиру.