Вадим Собко - Залог мира. Далёкий фронт

Эдит снова вспомнила о недавнем разговоре с бургомистром Михаэлисом. От своего имени и от имени капитана Соколова он просил фрау Гартман подумать об организации театра в Дорнау. Тогда она ответила отказом и сослалась на здоровье, якобы не позволявшее ей взяться за работу.

Неужели всё-таки придётся принять это предложение? Нет, не надо торопиться. Настанет ещё время, когда возродится настоящая Германия. Вот тогда-то актриса Эдит Гартман опять появится на сцене.

У входной двери раздался звонок, а затем в комнате появился писатель Болер в сопровождении Карла Тирсена, известного адвоката и большого любителя театра.

Болер вошёл, как старый, добрый знакомый. За последнее время он стал частым гостем у Эдит. Писатель поцеловал ей руку и привычно опустился на тахту. Тирсена Эдит тоже знала, хотя в её доме он ещё никогда не бывал.

Болер за это лето буквально расцвёл. Теперь, когда в Берлине опять издавались его произведения, жизнь вновь стала улыбаться старику.

Карл Тирсен, наоборот, был настроен весьма пессимистично. Его адвокатский заработок, всегда казавшийся таким верным и надёжным, исчез совершенно. Прекратились тяжбы между крестьянами и помещиками, а они-то, собственно, и давали адвокатам наибольший доход. В судах сейчас разбирались только мелкие уголовные дела. К процессам по денацификации, где можно было рассчитывать на внушительный заработок, Тирсена не допускали: у него у самого было рыльце в пушку. Работа в местном отделении социал-демократической партии теперь уже не сулила никаких выгод.

Но чем неустойчивей и тревожней становилось положение Тирсена, тем учтивее и слащавее делался его голос.

Блеснув напомаженными волосами, он тоже поцеловал руку Эдит и тяжело опустился на стул.

— А вы слышали о том, что русские якобы позволят крестьянам делить помещичью землю? — после взаимных расспросов о здоровье заметил Болер.

— Надеюсь, что до раздела не дойдёт, — осторожно возразил Тирсен. — Это действительно было бы нарушением всех устоев.

— Как это — делить землю? — не поняла Эдит.

— Могу вам рассказать, — оживился Болер, проявляя неожиданную осведомлённость в вопросах политики. — Делается это очень просто. Всех помещиков, чьи владения превышают сто гектаров, прогоняют, если, конечно, они до этого сами не удрали. Потом их землю делят между крестьянами, раньше батрачившими у таких помещиков.

— Неужели и Эрих получит землю! — воскликнула Эдит.

— Кто это Эрих? — недовольно осведомился Тирсен.

— Это мой двоюродный брат, — ответила Эдит. — Он живёт в Гротдорфе.

— Значит, вы тоже за раздел земли?

— Нет, нет… Такие действия могут привести к очень печальным результатам…

— Совершенно верно! — подтвердил Тирсен. — Это — нарушение священного права частной собственности.

— А теперь такое нарушение никого не смущает, — не унимался Болер.

— Вы говорите об этом так, господин Болер, будто и сами собираетесь отхватить кусок помещичьей земли.

— Нет, не собираюсь. Я вообще не собираюсь ничего предпринимать в ближайшие годы. Ведь если я что-нибудь напишу, все станут говорить, что я начал сотрудничать с большевиками. А я этого не хочу. У меня теперь хватит средств. Много ли одинокому человеку надо? Проживу и так. Буду собирать материалы для мемуаров и наблюдать, как развиваются события.

Эдит с признательностью посмотрела на старого писателя. Значит, не только она так думает, значит, позиция её правильна.

— Абсолютно с вами согласен, — утвердительно кивнул Тирсен. — Такую линию поведения следует рекомендовать каждому честному немцу. Ни в коем случае не спешить и не поддаваться уговорам большевиков! Я очень боялся за вас, господин Болер, они уже начали вас приручать. Я думал, вы тоже продадитесь за гроши, полученные от издательства.

— Я никогда никому не продавался, — гордо заявил Болер.

— Да, это правда, — отозвалась Эдит.

— Но, может быть, дело вовсе и не в том, чтобы продаваться? — добавил писатель.

— Я вас не понимаю.

— Что если русские действительно реализуют мечты моих героев?

— О! — рассмеялся Тирсен. — Ну, тут можете не волноваться. Кому-кому, но уж никак не русским осуществлять социальные идеалы писателя Болера.

Но Болер и не думал шутить.

— А меня это очень волнует, — ответил он. — Я не знаю, совпадают ли у нас взгляды на строительство будущего общества, но ненависть к наци у нас одинаковая.

— Писатель Болер становится большевиком! — рассмеялся снова Тирсен. — Завтра я продам эту новость в газеты. Мне хорошо заплатят.