Он уже прошел, когда Максим выбрался из закутка и тихо бросил:
– Эй… – Не хотелось бить в спину.
Немец неохотно обернулся… и даже не стал сопротивляться, когда нож русского пропорол эсэсовский мундир и погрузился в живот. Лишь когда стало больно, немец жалобно вскрикнул и схватил Максима за плечи. Уставился в глаза незнакомцу – с какой-то щемящей безысходностью. Не сказать, чтобы Максимом в эту секунду овладела испепеляющая любовь ко всему человечеству, но что-то похожее на укол совести он почувствовал. Пристроил покойника на полу, перехватил пулемет и шмыгнул обратно в закуток. Поступок с тактической точки зрения был не самым удачным, но его руки работали быстрее головы.
Коренич прислушался. За стенами услышали вскрик, прокомментировали, всех перебил офицер и отдал распоряжение: штурману Маковски и обер-гренадеру Цингеру выяснить причину и источник крика. А по исполнении, разумеется, доложить.
Услышав звуки их шагов, Максим прислонил пулемет к стене, вновь обнажил нож. Подошли двое, обнаружили на полу бездыханное тело, встревожились. Но не только у Максима были проблемы с головой. Немцы подбежали к павшему товарищу, опустились на колени. Коренич выскочил из закутка и набросился на них – он бил ножом куда придется, рычал, изрыгал проклятья. Немцы ошалели, один истошно закричал, зажав рукой проколотый глаз, другой, порезанный, пустился наутек, но каска упала с его головы, и он благополучно об нее запнулся. Хотел подняться, но очередь из «шмайссера» пропорола его спину.
Когда фашисты наконец сообразили, что за стеной творится неладное и решили разобраться, Максим их уже ждал – в глубине коридора, где не горела лампочка. За плечами у него висели два добытых в бою автомата, приклад пулемета он сжимал под мышкой – чтобы пули ложились кучно.
Прибыло пять немцев. Они протопали по коридору, узрели тела, но не стали нагибаться; собрались полить темноту свинцом, но невидимый пулеметчик их опередил. Он нажал на спусковой крючок и держал, пока не кончилась лента. Промахнуться в этом коридоре было невозможно. Пули кромсали уже мертвые тела, заставляя их дергаться, словно живых…
Когда фашисты стали швырять гранаты в заваленный трупами коридор, незримого «мстителя» там уже не было. Но в следующем проходе рассвирепевших эсэсовцев вновь поджидала засада. Двое скорчились в конвульсиях, остальные, злобно вопя, опустошали рожки в темноту, где уже снова никого не было…
Максим выбросил отслуживший пулемет и побрел, шатаясь, из освещенной зоны, погружаясь в черноту необитаемой части подземелья. Он на ощупь проходил повороты, останавливался, чтобы отдышаться и вылить из желудка остатки рвоты. А немцы, потеряв ориентир, перекликались в параллельных коридорах, палили в темноту. Вскоре их выстрелы стали тише, крики – глуше, потом и вовсе пропали. Максим схватился за стену, голова его закружилась. Он повалился, потеряв сознание, – просто чудо, что не раньше.
Максим не знал, сколько времени пролежал в беспамятстве – неделю, день, час?.. Очнувшись, он нашел в себе силы подняться, побрел, держась за стенку. Автоматная сталь приятно холодила руку. Он хотел и дальше партизанить, но силы почти иссякли. Максим брел, не осознавая куда, пока вдали не забрезжил электрический свет. Приободрился, когда набрел на коридор, заваленный телами эсэсовцев. «Моя работа», – с гордостью думал он, перебираясь на четвереньках через груду мертвецов. Сжал автомат, отдышался, мимоходом удивляясь тишине, и шагнул за поворот, готовый строчить, пока не уничтожит весь попрятавшийся гарнизон…
В подвалах не было никого, кто мог бы сопротивляться. Валялись пустые консервные банки, обрывки одежды, проводов, окровавленный перевязочный материал и даже несколько мертвецов – судя по бинтам, скончавшихся раненых. Пахло вонючим немецким табаком, нестиранными носками, потом. Немного озадаченный, Максим двинулся в соседний «мешок», но и там было пусто – лишь голые стены и явные приметы недавнего пребывания людей.
– Куда же вы попрятались, нелюди? – бормотал Максим, осматривая помещение за помещением. – Где вы все? Это нечестно…
Мозг работал вполсилы. Коренич не догадался, что немцы могли покинуть подвалы, сдаться в плен со всеми потрохами – все полторы тысячи эсэсовцев, курсантов, военнослужащих вермахта, вспомогательных подразделений…
В шесть часов вечера бойцы Неустроева, осматривающие подвалы, заметили подслеповато щурящегося бойца. Лохмотья, в которые он был одет, отдаленно напоминали форму советского солдата. На коленях у бойца лежал немецкий автомат. Еще один висел за спиной. Идти он не мог – сидел у стены, – и бойцов Неустроева заметил не сразу.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу