Лев Линьков - Свидетель с заставы № 3

Со двора доносилось приглушенное ржание лошадей. В кабинете начальника то и дело звонил телефон. Дежурный медленно передавал телефонограммы.

Ермолай забылся далеко за полночь. Среди ночи его разбудил какой-то шорох. Четверо пограничников — его соседи — оделись и ушли в ночной наряд. Опять стало тихо.

В полутьме поблескивали затворы стоявших в пирамиде винтовок. Казалось, сталь, как и он, прислушивалась к ночным шорохам. Среди других винтовок стояла и его, Серова. Вручая её перед строем Ермолаю, начальник сказал, что винтовка принадлежала недавно демобилизовавшемуся пограничнику Карпову. Карпов был примерным, дисциплинированным бойцом, таким должен стать и Серов... А сегодня получилось недоразумение со старшиной...

Перед рассветом Ермолай так крепко уснул, что не расслышал команды и очнулся, лишь почувствовав как кто-то трясёт его за плечо.

— В ружьё! Тревога! — крикнул сержант Ивлев.

Ермолай с ужасом увидел, что все бойцы уже на ногах. Не разговаривая, притоптывая валенками, глубоко дыша от волнения, они быстро одевались.

Чувствуя, что ему не успеть за товарищами, и в то же время понимая, что на границе стряслось что-то необычное, Серов, путаясь в обмундировании, испытал и тревогу, и страх, и невыразимый стыд. Он не успел надеть шинель, а все были уже во дворе и, оседлав лошадей, ждали новой команды.

— Благодарю за службу!— поглядев на часы, сказал пограничникам начальник лейтенант Яковлев.

Узнав, что тревога учебная, Ермолай почувствовал облегчение, но готов был расплакаться от обиды на свою нерасторопность.

— Вы у нас новичок, и на первый раз я вам это прощаю, товарищ Серов, — сказал начальник, — но чтобы это было в первый и в последний раз.

Неприятности сыпались на голову Ермолая одна за другой. Неудачей начался и следующий день. Утром проходили кавалерийские ученья.

— Выводите коня, товарищ Серов, — приказал старшина.

Чего, чего, а этих учений Серов не опасался. Он с детства любил лошадей, привык с ними обращаться и поэтому смело вошёл в конюшню, где стоял Ездовой, ранее также принадлежавший Карпову. Однако Ездовой совсем не походил на колхозную Маньку. Зло кося коричневый глаз на незнакомого человека, он гневно бил о пол копытами. Ермолай невольно остановился.

Петеков догадался, что новичок струхнул, и улыбнулся:

— Выводите, выводите!

Пересилив робость, Ермолай шагнул в стойло: Ездовой, почуяв нерешительность незнакомца, вновь застучал копытом, захрапел и, круто повернувшись, прижал Ермолая широким крупом к перегородке.

Что тут делать: либо пан, либо пропал! Ермолай грубо прикрикнул. Конь на миг успокоился. Воспользовавшись этим, Серов схватил уздечку, похлопал Ездового по шее и вывел его на двор.

— Карпов был отличный конник! — не преминул сказать старшина.

Ермолай не знал норова лошади, волновался, но не желал отставать от остальных.

— Корпус держи прямо, не гнись!.. Свободней себя чувствуй, крепче шенкель, за луку не цепляться, упадёшь — не расколешься! — покрикивал Петеков. И, наконец, скомандовал: — Ры-ысью ма-а-арш!

Серов пришпорил Ездового и с замедленного шага сразу попытался перевести его на рысь. Конь помчался галопом.

Не успел Ермолай опомниться, как ноги его выскочили из стремян. Он схватился было обеими руками за луку, но в ту же секунду его вышибло из седла.

Проклиная всё на свете, Серов поднялся и под общий смех побежал за конём.

Единственным утешением оказалась для Ермолая мишень. В первый же раз он выбил норму, и Яковлев поставил его в пример двум другим молодым солдатам...

Вечером начальник вызвал Серова к себе в кабинет. Рядом с ним сидел сержант Ивлев.

— Садитесь, товарищ Серов, — предложил Яковлев и Ермолаю.

«Ругать начнёт», — с тоской подумал Ермолай, но лейтенант приветливо улыбнулся и сказал:

— Мы с комсомольским секретарём о вас сейчас беседовали. Комсомольцы хотели было обсудить ваш проступок на бюро, но решили, что вы свою вину сами осознали.

«Лучше бы он меня поругал», — помрачнел Ермолай, чувствуя, как краска заливает лицо.

— Полковник Суслов говорил мне, что Ваш отец в гражданскую войну дрался с оккупантами в отряде Сергея Лазо,— спокойно продолжал Яковлев.

— Отец награждён орденом Красного Знамени, — едва слышно произнёс Ермолай.

— Ну вот, видите! Ему было бы очень неприятно услышать о сыне плохое.

Помолчав, Яковлев сказал:

— Трудно к нашей службе привыкать. Я сам когда-то был молодым пограничником. Помню ехал на заставу, думал, что сразу нарушителя задержу, героем стану. В нашей службе, очень важной и почётной, нет внешнего блеска, и для того, чтобы стать хорошим, бдительным, умелым воином, надо вложить много кропотливого, упорного труда. Именно труда. Мало только понимать важность охраны государственной границы, главное — бдительность, дисциплина и труд.