Геннадий Воронин: На фронте затишье…

Деревушка находится сзади и чуть правее нашей высотки. По змеистой балке до нее километра три. Напрямую меньше.

— Связь? — коротко спрашивает Кохов.

— Прервалась!

Капитан длинно и выразительно ругается. Это он умеет…

— Иди на рацию! Смыслова ко мне!

Мы с Юркой меняемся ролями.

Теперь уже я терпеливо внушаю «Солнцу», что оно обязано отозваться. Но Журавлев не хочет со мной говорить. Проверяю волну. Начинаю сначала. И опять то же самое…

— Скоро ты там? — в квадрате люка появляется лицо Кохова. — Что ты копаешься? Доверили сосункам!..

Это уже оскорбление. Но я молча глотаю пилюлю. Кохов — капитан. Жаловаться на него не пойдешь. Да и некому жаловаться. Он здесь самый старший по званию. Он здесь хозяин.

— А ну, вылезай! — властно выкрикивает «хозяин» и, словно пистолет, поднимает указательный палец вверх.

А я и без этого жеста знаю дорогу из самоходки. Она одна — «к звездам», как говорит Левин.

— Ефрейтор Дорохов! Приказываю бегом пройти к Нерубайке и установить связь со штабом полка.

— Есть, товарищ капитан!

— Что есть?! — выкрикивает Кохов. Кажется, у него сдают нервы.

— Есть пройти в Нерубайку и установить связь со штабом полка.

— Не пройти, а бегом!

— Есть бегом!..

Спрыгиваю с машины и трусцой направляюсь через кочковатое поле к кустам, к балке. Когда самоходки исчезают из виду, перехожу на шаг. Тропинка ведет в глубь леса, затем поворачивает влево и выходит к болоту, в лед которого вмерзли вспученные лошадиные трупы. Издали они напоминают копны перепревшего клевера на выкошенном до белизны клеверище. У одной лошади голова подо льдом. Видны только клочья гривы. Вздувшаяся спина отливает коричневым блеском. Скорее всего она по самое брюхо завязла в тине и так застыла, замерзла. Другая лежит на боку у самого берега. С болота тянет смрадом. Я отворачиваюсь и… останавливаюсь как от удара в грудь.

Впереди в нескольких сотнях метров, словно приготовившаяся к прыжку широколобая противно-зеленая жаба, прижался к кочкам гусеничный бронетранспортер. Спаренные пулеметы смотрят прямо сюда, на тропинку. Рядом с машиной лицом друг к другу стоят два солдата. Немцы! Вот она, смерть! До нее метров триста. И некуда спрятаться и укрыться. В мозгу вихрем проносится видение, как «жаба» срывается с места, несется вперед, наезжает на меня толстыми резиновыми гусеницами…

Скорее, скорее назад — к кустам и деревьям! Ветер свистит в ушах. Только бы не заметили! Бегу, не разбирая дороги. Перепрыгиваю через ямы и кочки. Падаю. Вскрикиваю от боли в колене. И снова бегу. В мозгу одна мысль: «Глупо, глупо! Глупо так умереть!..»

Каждое мгновение жду выстрелов. «Еще быстрее! Еще!.. А главное — не оглядываться…» Уже мелькают кусты, рядом спасительный лес — рукой подать… И вдруг понимаю, что давно в безопасности. Немцы остались за крутым поворотом. На бронетранспортере сюда не сунешься, не проедешь.

Бреду от дерева к дереву. «Но почему я иду не тропинкой, а склоном оврага? Ах да, надо забраться в самую гущу. Там еще безопаснее…»

Без сил прислоняюсь к дубку. «Жив! Жив!» Но что же со мной случилось? Кажется, перетрусил… Вчера с Бубновым не боялся. Бежал под пулями и не боялся. А здесь?.. Но там мы были втроем. Здесь — один. И потом эти проклятые лошадиные трупы со страшными остекленелыми глазами, раздутыми, распухшими спинами…

С трудом переставляя ноги, поднимаюсь на высотку — к машинам. Что и как буду докладывать Кохову? Рассказать все как было? Он не поймет. Обзовет еще.

А вот и он сам — маленький, аккуратненький, непривычно полный в своем беленьком полушубке. Вместе с ним Грибан, Бубнов, Смыслов. Капитан размахивает руками и что-то доказывает комбату. Увидев меня, умолкает. В ожидании доклада смотрит хмуро, зло и в то же время нетерпеливо.

— Товарищ капитан, в Нерубайке немцы. В балке бронетранспортер и до взвода солдат.

«До взвода» вырывается непроизвольно, само собой. И сам не понимаю, как это случилось.

«А может и правда, в броневике были еще солдаты? Откуда мне знать? Да и кто проверит…»

Но Кохов ни о чем больше не спрашивает. Его не интересуют детали. Он быстро поворачивается к Грибану.

— Я что говорил! — В его голосе смесь торжества и злости. — Мы в ловушке! Надо немедленно выводить самоходки в безопасное место!

Правильно говорит капитан. Надо менять позиции. И чем скорее, тем лучше. Но комбат упрямится:

— Я не имею права.

В голосе Кохова появляются злые нотки:

— Я полагаю, товарищ гвардии старший лейтенант, вы обязаны подчиниться мне, как старшему по званию и должности.