Юрий Стрехнин - Избранное в двух томах. Том II

— Хоть мать да жена горевать перестанут!

— Я, товарищ командир, последнее письмо в первый день войны написал, а там уж не до того было.

Я решил, что пока суд да дело, сдам этих людей на попечение командира комендантского взвода Андросова. Они ему даже полезны будут — для кухни дров наколоть, котел почистить или еще для какой надобности — он всегда жалуется, что ему людей не хватает.

Андросов, с папиросой в руке стоявший возле кухни и дававший повару какие-то указания, переменился в лице и выронил папироску, когда увидел выходящих из кустов на полянку людей в немецкой форме, с автоматами. Но, увидев меня, успокоился. Я сказал ему:

— Принимай на довольствие!

А моим подопечным предложил, показав на Андросова:

— Оружие сдайте ему. Теперь оно вам без надобности, — и объяснил Андросову, кого я к нему привел.

С явным удовольствием все пятеро сложили автоматы на траву, к ногам Андросова. И тут же стали просить:

— Дайте нам обмундирование наше! Хоть самое рваное! Глаза бы на немецкое не глядели!

— Где же я вам возьму? — развел руками Андросов. — Мы на марше. Да и прав не имею вас обмундировывать.

В этот вечер многие из проходивших мимо комендантской кухни удивлялись: что это за немцы на ней работают? А к утру пятеро приблудившихся все-таки как-то исхитрились переобмундироваться: на одном была холщовая, неопределенного цвета куртка, другой был в старенькой гимнастерке, не сходившейся ему в вороте, третий — в засаленном, продранном ватнике. Видимо, все это получили из фондов подобревшего Андросова.

На этом месте, у речки, мы простояли весь следующий день и еще полдня. Но Андросов своих негаданных помощников лишился раньше: появился уведомленный о них Печенкин и увел их с собой.

…Снова мы идем лесными дорогами. На одной из них встретились с вышедшими из леса партизанами. Они сказали, что идут на место сбора отрядов, где будет объявлено: расходиться ли по домам или идти дальше с армией. Среди партизан немало военных, из окруженцев, все они хотят воевать в кадровых частях, но пока что они в распоряжении партизанского командования.

Идем все время рядом с железной дорогой, ведущей к Брянску. Иногда там, где по сторонам насыпи болото, шагаем прямо по шпалам. Поезда пока не ходят. Железнодорожный путь — в целости, немцы при отступлении не успели его испортить. Лес по сторонам пути ими вырублен в обе стороны метров на четыреста, чтобы партизаны не могли незаметно подобраться к полотну. Но, видно, такая предосторожность оказалась тщетной. По сторонам пути то и дело видны рваные, искривленные рельсы, разбитые товарные и пассажирские вагоны с надписями, свидетельствующими о принадлежности их к железным дорогам разных стран Европы, лежат оторвавшиеся от вагонов колесные скаты, иногда целиком с тележками — это зрелище радует нас: видно, хорошо поработали партизанские взрывники, причем, похоже — совсем недавно: весь этот лом еще не успел ни поржаветь, ни зарасти травой.

Из газет мы уже знали давно, что к моменту немецкого наступления на Курской дуге партизаны устраивали много крушений на железных дорогах, чтобы затруднить доставку военных грузов действующим на дуге немецким войскам. Но мы и представить не могли тогда, в каких огромных масштабах это делалось. Потом станет известно, что перед самым началом немецкого наступления в одно и то же время, в ночь на третье августа — и во многих местах сразу — по железным дорогам в немецком тылу дуги партизанскими подрывниками был нанесен массированный удар — его обеспечивали сто десять тысяч партизан — целая невидимая армия в тылу врага.

День за днем мы, с недолгими остановками, все идем на северо-восток, к Брянску, но противник никак не дает догнать себя, уходит и уходит. Наша разведка впереди не обнаруживает никаких признаков, что противник намеревается где-нибудь закрепиться. И вообще признаков противника. Почему же мы так медленно продвигаемся вперед? Может быть, именно в том, как мы движемся, скрыт какой-то неведомый нам расчет командования?

Уже начинает повеивать близкой осенью: небо пасмурится, иногда накрапывает дождь, ночами прохладно, да и днем все чаще приходится надевать шинели.

Однажды под вечер хмурого, серого дня, когда мы на марше, Берестов приказывает мне взять верхового коня, догнать нашу разведку и передать ей, что маршрут, которым мы идем, меняется; я должен командиру разведчиков нанести на карту новый маршрут.

Засовываю карту с маршрутом в сумку, сажусь на коня. Рысью обгоняю колонну полка. Вот уже ни рядом ни впереди никого не видно.