Юрий Корольков - Так было…

— Давай, давай!.. Все вы комсомольцы, когда в плен попадете. Иди теперь в пионеры записывайся… Пошел!

Вилямцек не понял, что ответил ему солдат, но шлепок прикладом и выразительный жест ясно говорили — пожилому солдату не до политических разговоров.

Разговор произошел позже — в лагере. Пленных собрали на площадке под открытым небом, и русский офицер, свободно говоривший по-немецки, рассказывал о войне, о фашизме, о Тельмане. Когда-то в заводской ячейке на Сименсе у них говорили нечто похожее. Но теперь это говорил русский, повторял то, что доказывали и немецкие коммунисты. Однако Франц скорей бы согласился с этими доводами, если бы ни месте советского офицера был бы, предположим, тот же Кюблер. Он уверен, что Кюблер думает так же. Когда офицер задал вопрос — есть ли среди пленных бывшие коммунисты и комсомольцы, над головами поднялось десятка два рук. Франц Вилямцек тоже поднял руку. Зачем ему скрывать — здесь Францу не угрожает гестапо.

Поднявших руки собрали отдельно в лагерном клубе, с ними разговаривали подробнее. Потом такие встречи происходили довольно часто. Впервые за много лет Вилямцек увидел книги, брошюры, давно запрещенные в Германии. За одну такую брошюрку там бы немедленно пришлось угодить в концлагерь. А здесь эти книги открыто лежали на столах, их свободно читали, обсуждали. Читал их и Вилямцек, и постепенно, день ото дня, растапливалось непонятное ему самому упрямство. Францу казалось, что он вновь познает правду. Но пока это была абстрактная правда. Как-то раз майор предложил желающим подписать обращение к германским солдатам. Франц отказался — с гестапо не шутят. Эрне не поздоровится, если прознают, что рядовой Франц Вилямцек обращается из плена к немецким солдатам с призывом кончать войну. Нет, нет… Он-то, по существу, против обращения не возражает, но у него семья. Франц так и сказал майору.

Среди пленных были такие, которые начинали рассуждать совсем так же, как русские. Это не избавляло никого из них от работы, не давало ни привилегий, ни дополнительного пайка. Пленные с утра ходили километра за три, за четыре на какую-то стройку, рыли котлованы, клали стены; к вечеру, усталые, возвращались в лагерь. Плен оставался пленом. Сосед по нарам, белесый парень из Веймара, сказал как-то Францу:

— На кой дьявол нужны мне эти дискуссии? Спать мне от них не мягче. И еда та же и на работу гоняют. Знал бы, не связывался.

Парень из Веймара раньше тоже был комсомольцем, тоже поднимал руку ка первом собрании. Франц ответил ему:

— Может быть, тебе еще жену в лагерь выписать? Тогда будет помягче. Плен с полным комфортом…

— Жену не жену… Но ты смотри, что получается: в Германии нас сажали? Сажали. Я едва ушел от гестапо. Русские тоже держат за колючей проволокой. А они против фашизма. Майор небось коммунист. Вот и получается чертово колесо, как в Люстгартене, — ни конца, ни начала.

— Я тебе вот что скажу, — уж это-то Францу было совершенно понятно. — Мы с тобой не сами пришли в плен к русским. Они нас взяли за шиворот и заставили бросить оружие. Мм воевали против русских, хотя ты сам небось раньше называл Россию социалистическим отечеством.

— Но русские же сознательнее нас. У них была Октябрьская революция.

— Они ее и защищают…

Ни Франц, ни веймарский парень не могли переспорить друг друга.

Осенью среди военнопленных отбирали желающих пойти антифашистскую школу. Вилямцек и веймарский парень покинули лагерь. Учились всю зиму в уединенном, затерянном среди хвойных лесов маленьком лагере, в стороне от железной дороги. В лагерь приезжали эмигранты-коммунисты, они выступали с докладами, рефератами. Многих Франц уже позабыл, об иных думал, что они давно погибли или крепко застряли в Бухенвальде, в Дахау или в каком-то другом концлагере. Встречи с ними здесь, в России, были откровением, — значит, Гитлеру не удалось всех уничтожить, компартия не разгромлена, как кричал Геббельс. Русские помогли сохранить кадры.

Здесь, в плену, Франц почему-то все чаще вспоминал Кюблера. Где-то он сейчас? Может быть, его давно замучили в лагере… Как жаль, что тогда не удалось поговорить с ним «У грубого Готлиба»… За что его арестовали, почему?.. Конечно, он коммунист-подпольщик…

Это открытие больше не вызывало в душе Франца холодного страха, как когда-то в Германии. К Рудольфу он относился сочувственно, и ему хотелось походить на своего друга юности. Франц Вилямцек сам не подозревал, какое влияние оказывал на него Рудольф Кюблер, германский коммунист, попавший в концлагерь по его, Франца, вине…