Юрий Корольков - Так было…

Натан больше не мог выдержать пытки жаждой. Во рту пересохло, язык стал большим и шершавым. Ройзман с трудом снял с пальца кольцо и отдал его вахтману. Сейчас он больше всего боялся, что кто-нибудь схватит и выпьет протянутую ему воду. Ведь вахтману безразлично, кто ее выпьет, — он сперва брал плату, потом уж протягивал кружку. Натан жадно приник сухими губами к прохладному металлу. Пил большими глотками. Вдруг его глаза встретились с чьим-то воспаленным глазом — с одним глазом. Он смотрел на него с мольбой, страданием и завистью. Натан не видел лица человека, его заслоняли головы стоявших, — только глаз, седая бровь и редкие белесые ресницы. Человек был совсем рядом, и Натан прочитал в его взоре голодный укор. Натай прикрыл глаза… Но страшный глаз продолжал его сверлить, он словно проникал сквозь опущенные веки. Натан знал, чего ждет старик: глоток, хоть каплю воды. Но разве можно этой кружкой всех напоить? Даже по капле не хватит. Зато Ройзман теперь уверен — он выдержит, выживет. Не может быть, чтобы везли еще целые сутки. Вода освежила его, подняла силы…

Поезд остановился, и вахтманы настежь распахнули двери вагонов. Поезд стоял у высокой платформы, против станционного здания — Треблинка. Натан когда-то бывал в Треблинке, но станции не узнал — другое здание, другая платформа. Под большими часами указатель: «Посадка на Волковыск». Значит, правильно, отсюда повезут на Восток. Над дверью табличка: «Транзитные кассы», рядом — расписание поездов. Дальше справочная. Она почему-то закрыта. Слева буфет или ресторан. Сквозь стекла видны листья искусственных пальм. Возле будки «Телефон — телеграф» стоит вокзальный сторож в белом фартуке, с метлой в руках. Он лениво подметает платформу, останавливается и снова начинает мести то же самое место.

На перроне суетятся эсэсовцы, лают овчарки. Вахтманы с трудом удерживают их на поводках. Все спешат, кричат, торопят.

— Выходи, выходи! Быстрей!

Сыплются удары. Переселенцы и сами хотят побыстрее покинуть эти ужасные товарные вагоны. Но первые минуты ноги не слушаются, они затекли, не гнутся в коленях. А вахтманы торопят — сейчас подойдет другой эшелон. Из вагонов вытаскивают чемоданы, узлы, сумки. Вахтманы заставляют выносить и умерших. Их кладут прямо на платформе. В вагоне, где ехал Ройзман, умерла только одна женщина, в других больше…

На платформе появился дежурный в железнодорожной форме. Тоже что-то кричит, указывает куда-то рукой. Вооруженные вахтманы мечутся по перрону. Их окрики, брань, лай собак сливаются с оглушающим грохотом радиорупоров. На прибывших низвергаются бурные потоки бравурной музыки.

Люди, выбравшись из вагонов, тоже начинают куда-то торопиться. Их захватывает психоз спешки, созданный на платформе, Скорей, скорей! Для раздумья не остается времени. Деморализованные и безвольные, подталкивая друг друга, переселенцы выходят на площадь. Она рядом с вокзалом. Дальше лагерь, но в него пока не пускают. Детей и женщин уводят в бараки, мужчин заставляют раздеваться тут же на площади, под открытым небом. И снова крики:

— Быстрей, быстрей!.. Приготовиться к дезинфекции!.. Сначала пойдете под душ!.. Быстрей! Что вы ползете, как сонные мухи!

Натан Ройзман стоит на площади совершенно голый, стоит среди тысячи таких же нагих мужчин. При ярком солнце худые тела кажутся белыми, как известка. Натан управился быстро, и это избавило его от пинков, от ударов, которые падают на тех, кто мешкает. На земле под ногами кучами лежит одежда — словно на пляже. Натан растерянно смотрит на свою одежду — куда ее деть? В такой суматохе ничего потом не найдешь после душа.

Среди голой толпы расхаживают одетые люди с повязками на рукавах. В руках у них чемоданы. Вахтманы называют их «гольд-юден» — золотые евреи. Они берут на хранение ценные вещи. Натан спрашивает: как быть с одеждой?

— Никуда она не денется, ваша одежда… Если есть ценные вещи — сдавайте.

Гольд-юден проталкиваются дальше. Они отвечают не глядя. Натан предпочитает оставить часы вместе с одеждой — надежнее. На него никто не смотрит, и он прячет в карман пиджака лонжиновские часы с массивным золотым браслетом. Сверху прикрывает сорочкой.

Первую партию уже вводят в лагерные ворота. Каждому приказали взять по одному злотому, чтобы заплатить за душ и мочалку. Натан снова нагибается к одежде, достает монету, зажав ее в кулак, ждет своей очереди. Пожалуй, он попадет только в третью партию.

Мимо проходит еще один гольд-юден. Натан узнает его — да это же Комка! Ну конечно, инженер Комка.