Мкртич Саркисян - Сержант Каро

Ивы строем наклонились к реке и крадут у луны прибрежную воду. Река шипит, стена поднебесных скал душит ее… Дорога упрямо врезается в подножье скоп и, извиваясь, кряхтя, поднимается вверх.

Здесь часовня отшельника, ее не видно, она в тени скалы. Время подточило камни. Время с такой любовью лизало ей лицо, как лижут коровы каменную соль.

Светает. С поворота виден тяжелый массив нашей крепости. Зубчатые стены мрачно смотрят на дорогу.

Все, все здесь родное и понятное. Вокруг меня все дышит запахом детства и воспоминаниями. Мой родной, любимый край!..

На востоке за горой светится широкая полоса. Немного погодя оттуда ринется солнце, озолотит, подожжет нагорья. И проснутся прошлое, воспоминания, тоска… Проснутся друзья, годы…

Со знакомым, таким родным мне скрипом откроется калитка нашего сада. Словно истосковавшись по мне, ветка сирени кинется на грудь, — благоухающее воспоминание моей любви, сирень, Лилит…

Из-под тутового дерева яростно бросится Чало, потом, раскаявшись, виновато падет под ноги, начнет искать руку, чтобы лизнуть… «Чало, дорогой, у меня рука забинтована…»

На веревке стирка моей матери. От нее веет материнским запахом и материнской чистотой. Я постучусь в дверь.

— Кто там?.. — донесется голос матери.

— Это я.

Больше ни слова. Дверь откроется.

— Вернулся, вернулся, мой бесценный!.. Умереть мне за твою дорогу…

Город еще спит. Но есть и недремлющие друзья. Вот родной ветер поднимается мне навстречу, узнает и сердито распахивает полы моей шинели: «Сними, от нее пахнет порохом, сними!..»

Серые, липкие облака, нависнув, задушили лес и задохнулись в нем сами. Слышны пробуждающиеся голоса и голоса еще спящие. Голоса, которые пугают свет, и те, что пугаются его. Мир все тот же и не тот.

Лес на повороте как косой срезало. Не лесорубы постарались — война. На опушке сшиблись танки, черный крест уткнулся в ров. Трава проросла выше гусениц, а до него не дотянулась. Поодаль — лес деревянных крестов. «Что же война наделала, — думает лейтенант Чобанян, — изменила лицо земли. Насадила вместо деревьев кресты с железными касками, и вот что осталось от некогда победных колонн. А как хоронили?! Рядами: парад мертвецов… Фашистское подразделение топает в рай! Эти немцы с таким усердием усеяли нашу страну могилами своих солдат, словно судьба войны зависит от мертвых. Ну да: не смогли живыми страну покорить — так «завоевали» покойниками. Всюду кресты, кресты… Воюй, фриц, убивай! Много настреляешь — железный крест получишь, самого убьют — деревянным довольствуйся».

Кладбище осталось позади. Отходят назад и кладбищенские мысли.

Свет густеет, превращается в комок, растет, ширится и оглушительно взрывается: тень облака, сцепившись с солнцем, катится по дороге.

Гудят моторы. Шум нарастает.

— Взять вправо!

Рота жмется к обочине. Три мотоцикла с ревом вылетают на дорогу и останавливаются.

— Хайль Гитлер! — приветствует офицер-эсэсовец.

— Хайль!

— Куда направляетесь?

— Лес блокируем.

— Какая часть?

— Советская.

— Что-ооо?!

Автоматные очереди вдавливают штурмовиков в мотоциклы. Потом давит ошалелая от выстрелов тишина. Убитых волокут в лес, мотоциклы прячут в кустах. И рота продолжает трамбовать дорогу: месят глину свинцом налитые ноги.

Шагают молча. Разговоры запрещены. Кажется, и говорить-то не о чем. Подумаешь: враг встретился. Ясно, должны были уничтожить его. Молчат. Но разве может человек не говорить?!

«Если человек думает, он уже не одинок. В нем весь мир, — размышляет Ваан. — Чем все это кончится? Одна рота против тысячи смертей».

«Одна рота! Одна рота! Одна рота!..» — отбивают сапоги. Лейтенант смотрит на шагающего рядом политрука. Очки скрывают глаза Сергея Авагяна, словно хотят скрыть его мысли. Глубокие морщины на переносице придают лицу строгость. Политрук ловит пристальный взгляд командира.

— Что?..

— Ничего, — отмахивается Ваан.

Стар Авагян. От пыли и пота волосы пожелтели, свалялись. Дышит тяжело.

Облако задевает землю. Сеет редкий дождь. Темнеющая дорога заглушает шаги. Потом лес остается позади, и глазам роты предстают сверкающие жилы рельсов. Вышли к цели. Надо свернуть с дороги влево и подойти к «железке». Ваан берет влево, рота молча следует за ним.

Зеленое поле льнет к бойцам. Оно стосковалось по людям, дышит теплом. А медлить нельзя. Идут солдаты по взбугренной земле. Замыкающий колонну нагибается, берет горсть мокрой земли, вдыхает ее запах. Знакомый дух вышибает слезу. Земля просит ласки, солдат чувствует в ладони ее сырое тепло. И когда у железнодорожного моста вырастают фигуры немцев, он торопливо ссыпает ее в карман, доставая оттуда обойму.