Мкртич Саркисян - Сержант Каро

— А вы на что? — упорствует старуха. — Вы-то что смотрите?

— Немцы нас не спрашивают.

— Посмотрите на этих вояк! Не считаются с вами, прячьтесь под юбки жен…

Старуха ничего не хочет понять. Угрозы не помогают. Попытались было вывести силой, но старуха подняла шум и крик.

— Вы немцам покажите свою храбрость, герои!.. Если бы вы были солдатами…

— Что тогда?

— Сынок мой, Саша, был бы жив. Он стал партизаном, чтобы вам дело облегчить. Месяц тому назад повесили…

Голос старухи стал строже, но слез не видно.

Ничего не поделаешь, пришлось уступить.

Перевалило за полночь. Сон, как надоедливая муха, никак не оторвется. Гнать бесполезно. Разбитое тело и усталые нервы просят покоя.

… Шумит сорвавшаяся с гор река. Скала босыми ногами вошла в воду и улеглась, как буйвол. Волны бьют в ее каменную грудь, а она от удовольствия словно фыркает.

Перч уверяет, что под скалой полно рыбы. Но стоит только рыбе подойти к удочке и потянуть пробку, Перч кричит, да так, что ущелье грохочет и эхо со скал камнем падает на голову.

Вот Перч напряженно смотрит на леску, от волнения он даже высунул язык и, тяжело дыша, следит за пробкой. Вдруг он пронзительно кричит. Нет, нет, это был не он. Кто же крикнул?

… Я вскакиваю с места. Перед глазами, как в тумане, сон и полутемная хата. Постепенно проясняются предметы и люди. Володя растерянно смотрит на дверь соседней комнаты. Крик повторяется, и в дверях показывается старуха.

— Схватки начались…

— Только этого не хватало!..

Сейчас же посылаю Володю на санитарный пункт за медсестрой. Целое отделение занято сейчас тем, что забивает окна, чтобы свет не проник наружу и не привлек внимания немцев.

— Горячей воды!

— Нет.

— Чистой простыни!

— Нет.

— Мыло и корыто!

— Нет.

Выхожу из хаты. Холодное и приятное дыхание приближающегося рассвета прикасается ко мне. Рассвело, а женщина еще не родила. А если опоздает и начнется бой…

Восток бледен, как бледна, наверное, и роженица. Прохлада освежает. Я еще на пороге, когда недалеко с ужасающим грохотом разрывается снаряд, и тревожная тишина вместе с темнотой начинает отступать. За грохотом следует острый, душераздирающий стон, и снова стонущая тишина. И потом ликующе раздается тонкий плач.

— Уа-аа-а-а-а!..

А на дворе уже ливень снарядов. Почему враг начал так рано? Гром взрывов обрушивается на крик новорожденного. Командиры спешно расходятся по взводам. Звонят из полка.

— На стороне неприятеля движение. Будьте готовы!

— Всегда готовы!

В трубке нервное дыхание.

— Вы что, пьяны?

— Просто пионерские воспоминания… А водки еще нет…

— Тьфу!.. — и снова молчание.

Иду на командный пункт. Зелень на полях еще голубая. Свет начинает разгонять и синеву. Мокрая от росы трава ласкает распухшие от бессонницы глаза.

Противотанковая батарея останавливается над окопами. Подхожу к командиру.

— Это зачем?

— Ожидается большая танковая атака.

Скоро то же сообщается и мне, а через несколько минут начинается стремительное наступление немцев в сопровождении танков.

Вот так началось грозное утро 5-го июля. Между тем в официальном сообщении нет ни слова о том, что в украинском небольшом селе, которое не значится нигде, кроме военных карт, под огнем родился советский гражданин, который отступил с нашими частями, отступил гораздо дальше, чем то было упомянуто в сводке. Там не упомянуто и то, что для спасения маленького свертка с младенцем осиротели несколько люлек и детей, что все, начиная от спасенного ребенка до суровой старухи, участвовали и в трудном отступлении и в победном наступлении, и не упомянуто, что чудом уцелевшая их хата снова дымит и полна резвого крика младенца.

Когда горящий хутор снова был занят нами, старуха, войдя в хату, стала креститься.

— Господи Иисусе Христе, спасибо тебе.

— Почему ему, мамаша, а не нам? — смеется Володя, который на время отступления взял на себя шефство над старухой.

— За сыновний долг спасибо детям не говорят. Вы не чужие. Еще чего, благодарить вас! — возмущается старуха.

— Уа-а-а!.. — кричит младенец.

Мы не чужие, и благодарности нам не надо. Это мы благодарны тебе, малыш, за твой крик — этот вечный гимн жизни и победе, которым несколько дней подряд летал над нашими отступающими, разбитыми, а потом наступающими частями.

Еще до рассвета над позициями монотонно и сонно гудит самолет. Никто не обращает на него внимания. Но и в самом сладком сновидении он напоминает о войне.