Богдан Сушинский - Путь воина

– В вашем трактире, Ялтурович, конечно, всякое может случиться. Я всему готов верить, – молвил Гяур. – Однако Ольгица умерла. Я собственными глазами видел костер, на котором сожгли ее тело. Знаю реку, над которой развеяли пепел. Все это происходило в имении графини.

Улыбки на лицах обоих были извиняюще неловкими. Наступила ситуация, выходить из которой обычно очень трудно.

– Я мог бы попросту извиниться, господин генерал, если бы, прошу прощения, то, о чем только что сказал, не было святой правдой. Так я вас спрашиваю…

– Я тоже готов хоть сейчас извиниться. Но для меня важна истина. Вы действительно видели здесь Ольгицу? Причем не мимолетное привидение, а саму провидицу.

– Порази меня гром, а под моим трактиром пусть разверзнется земля. Вы, прошу прощения, не знаете, чем еще может клясться бедный подольский трактирщик? Так я вам скажу: больше ему клясться нечем.

– Она была здесь и сидела вон за тем столом?

– Где обычно, прошу прощения. Как всегда.

– И происходило это вчера?

– Поздно вечером. Когда все разошлись, и мы уже собирались закрывать. Вы конечно же не верите мне?

– Обстоятельства заставляют не верить.

– Руфина, Ада! Дочери мои! – позвал Ялтурович. – Они ведь, прошу прощения, не слышали о нашем разговоре, правда? – обратился к Гяуру. – Так вот, Руфина, вспомни-ка, кто вчера заходил к нам в трактир?

– Когда это? – повела грудью и бедрами так, словно выпутывалась из веревок.

– Ну, поздно вечером, когда, прошу прощения, мы уже должны были закрываться?

– Да слепая откуда-то появилась. Ольгица. Почти два года ее не было, слух даже пошел, что будто бы умерла. А тут вдруг – на тебе…

– Значит, она все-таки появилась? Восстала из пепла? – осипшим голосом молвил Гяур.

– Князь-то утверждает, что сам видел, как сжигали ее прах, – объяснил дочерям Ялтурович.

– Она говорила что-нибудь? – спросил Гяур. – Обо мне, Власте? О моем приезде? Хоть какие-то слова произносила? Только – правду, правду…

Отец и дочери переглянулись и дружно пожали плечами.

– Как сейчас помню: молча зашла, – молвила Руфина. – Но это нас не удивили: обычно она всегда входила молча.

– Всегда молча, прошу прощения, – взволнованно подтвердил трактирщик сказанное дочерью.

– Ну, посидела несколько минут. Я еще поздоровалась с ней, спросила, что она будет есть-пить? Ничего не ответила, вообще ни словом не обмолвилась. Посидела, встала и ушла.

– В таком случае, я готов поверить, что и в самом деле мир не таков, каким он нам представляется, – растерянно признал князь после минуты глубокого молчания.

– Мир, прошу прощения, вообще не такой, каким его замыслил Господь.

– Так утверждает ваша иудейская вера?

– Так утверждаю я, бедный подольский еврей. Потому как знаю, что, создавая этот мир, Господь даже представить себе не мог, что сотворит в нем каждый из нас.

Свои заградительные сотни Хмельницкий выставил на изгибе Днепра, между небольшой рощей и подходящими к краю полуострова белесыми скалами. Казаки сразу же почувствовали себя здесь, как в естественной крепости. Обойти этот речной мыс незамеченной флотилия Барабаша не могла, а сам гетман твердо решил: если у Каменного Затона, расположенного в нескольких верстах выше их засады, переманить к себе реестровиков не удастся, то у «Днепровского Царьграда», как в шутку прозвали повстанцы свою горную цитадель, он даст им бой.

– Однако заночевать они все же должны у Каменного Затона, – предугадывал развитие событий полковник Ганжа. – Мои лазутчики советовались с рыбаками. К вечеру реестровики достигнут Затона, а проходить ночью между каменистыми островками не рискнут. Тем более что оттуда до польского лагеря – как раз дневной переход.

– Так будем же молиться твоим лазутчикам, – благодушно согласился гетман. – Кто ведет передовой отряд?

– Твой старый знакомый, полковник Кричевский.

– Барабаш так и не сменил его? Странный он человек. Ему бы, по трезвости, держать этого офицера подальше от нас…

– Возможно, он считает, что послал провинившегося полковника на верную гибель. Когда мы нападем, первому принимать бой Кричевскому.

– Если только нам взбредет в голову нападать на Кричевского, – вслух рассудил гетман. – Вернешься к Каменному Затону, – приказал он Ганже, – и любой ценой выманишь Кричевского на переговоры. Под началом Кричевского и Барабаша пребывают такие же казаки, как и мы, причем опытнейшие воины. Меня земля наша проклянет, если в братоубийственной бойне я позволю себе загнать их в могилы.