Богдан Сушинский - Путь воина

– Но эти опытнейшие воины – наши враги. – Невысокая, почти квадратная фигура уманского полковника излучала какую-то особую, добрую силу. Крутолобая голова Ганжи была посажена прямо на плечи, и лишь когда он старался казаться чуть выше своего неудавшегося роста, на какое-то мгновение открывалась его тучная, обхваченная обручами складок шея – багровая и мощная, вбирающая в себя весь гнев этого мрачного, молчаливого человека, всю неизведанную им самим силу.

– Чем меньше мы прольем крови своих братьев-казаков, тем больше простит нам Господь вражьей.

– Пергаментно молвишь, – признал Ганжа, нахмурив лоб и мучительно пытаясь проникнуть в самую мудрость слов повстанческого командующего.

Ганжа решил взять с собой всего тридцать человек. «Чтобы без лишней суеты, пергаментно…» – лаконично объяснил он. И Х?мельницкий не стал возражать. Он знал: полковник не любил многолюдья. По складу своего характера, по умению оценивать обстановку на поле боя, этот человек не должен был командовать ни полком, ни вообще большим отрядом. Он не любил большой массы войск, боялся затеряться в ней, а потому как можно быстрее стремился выделиться из нее, вырваться, замкнуть бой на себя.

В общем-то, Хмельницкому пока еще нечасто приходилось наблюдать Ганжу во время боя. Разве что под Кодаком, да во время нескольких мелких стычек с польскими заставами, при переходе от Кодака к Желтым Водам. Но виделся ему Ганжа именно таким.

Ожидание было тягостным. Чтобы хоть как-то занять казаков, Хмельницкий разослал во все концы разъезды, а остальных заставил возводить небольшой вал у входа на каменную косу, готовя свой временный лагерь к тому худшему, что должно было здесь произойти.

Сам он большую часть времени проводил, сидя на уступе скалы, нависающей над днепровским водоворотом. Огромная река с небольшими зелеными пятнами островков у противоположного берега; каменные валуны у подножия скалы, и пенный водоворот, в бессмысленной силе которого сгорала сама вечность этой вечной реки, заставляли мысль метаться между прошлым и будущим, между рекой и небом, между реальностью военного бытия и заоблачностью романтических бредней.

Уступ, на котором он восседал, был похож на трон. Казаки успели подметить схожесть и назвать его «троном гетмана». Узнав об этом, Хмельницкий, возможно, впервые ясно осознал: то, что происходит здесь в эти дни, уже принадлежит истории. Когда-нибудь хронисты попытаются проследить и оценить каждое передвижение его войск, каждое его решение, каждый замысел. Даже тех, смысла которых он и сам не в состоянии познать. «Так, может, – спросил себя гетман, – и в самом деле следует позаботиться о появлении в твоем войске хронистов, которые уже сейчас, по свежим следам, творили бы историю твоих битв и походов? А то ведь переврут потом знатоки старины. Все, что по бумагам старинным не осмыслят, тотчас же переврут».

Он подолгу всматривался в мутноватые воды реки, отчетливо понимая, что точно так же когда-то всматривались в нее стольные киевские князья, предводители гуннов и воители монгольских орд. Река воспринималась им как хранительница памяти этой земли; непостижимое в своей бессмертности течение времени давно слилось с течением Днепра, прошлое переплелось с будущим, а человеческая жизнь мелькала на фоне этого зазеркалья вечности, как крупинка золота – в безжизненных дюнах мертвой пустыни.

– Наткнулись на разъезд польских драгун! – докладывал сотник Савур. – Четверых застрелили, двух раненых взяли в плен, остальные сумели уйти.

– Они двигались навстречу реестровикам?

– Нет, за нами следили, ангелы смерти!

– Допросить и…

– …И что? – не понял Савур.

– Не заставляй гетмана казнить тогда, когда только он способен помиловать.

– Тебя не перемудришь, командующий. У Днепра они свое получили, пусть теперь бредут к Висле.

Не успел Савур, перескакивая с камня на камень, добраться до стоящего под скалой коня – он ставил его так, чтобы в крайнем случае в седло можно было прыгнуть прямо с вершины, – как справа, у подножия трона, появился старый сечевик Ордань.

– Перехватили двух гонцов, посланных Барабашем в стан Стефана Потоцкого, сына коронного гетмана!

– С чем же они шли?!

– Им велено было обещать, что завтра к польскому лагерю подойдут отряды реестровых казаков!

– Сами-то они – реестровики?

– И просятся к тебе на службу.

– Пусть поклянутся перед твоими казаками. Но прежде, для надежности, окрести их двумя десятками плеток, чтобы впредь знали, с кем и против кого идти. Только не перестарайся.