Идиля Дедусенко - В «игру» вступает дублер

Игнатов, слушая, представлял себе Морозова, каким видел его в последний раз на нейтральной квартире. Балтийский моряк, десантник, он знал немало приёмов нападения и обороны в открытой схватке, но опыта тайной борьбы с противником почти не имел. Тогда, на квартире, Морозов выглядел молодцом. Подкупали его смелость, готовность выполнить задание. Швырнуть гранату в гитлеровцев – это в его духе. Но если взяли из мастерской около рынка, то что-то заподозрили? Или он случайно оказался там после комендантского часа, может, и сопротивление оказал? Что-то уж слишком много случайностей. Прав генерал: плохо ещё работаем.

– Да-а, – Панов навалился на стол своим грузным телом, потянулся за картой. – В разведке не всегда получается так, как намечается. Ну, что там у противника?

Панов развернул карту с синими и красными обводами и стрелками, показывающими положение войск.

– Фон Клейст отдал распоряжение о передислокации частей 13-й и 23-й танковых дивизий.

– Куда? – в глазах Панова загорелись огоньки.

Чернов показал на карте.

– Но ведь эти дивизии увязли под Малгобеком, – высказал сомнение генерал.

– Тем не менее, переброска потихоньку идёт…Немцы усилили 2-ю горнострелковую румынскую дивизию одним или двумя батальонами – они на пути к исходному рубежу. Готовится прорыв силой не менее полутораста танков.

– А не может получиться так, что передислокация танковых частей – просто отвлекающий манёвр? – вмешался Кондратьев.

– Зигфрид так не думает.

– Он не думает, – опять засомневался Кондратьев. – Но откуда у него эти сведения? Какие-то обгоревшие бумажки, которые истопник вынимает из печки. А если немцы заподозрили Вагнера в связях с нашей разведкой и нарочно подсунули ему эти бумажки? Что тогда? Кто ответит за дезинформацию?

– Прежде всего я, – сдвинул брови Панов. – Но вот почему немцы решили наступать на нальчикском направлении? Не потому ли, что разведали состояние 37-й армии лучше, чем на моздокском? Вот и получается минус в нашей работе.

– Почему в нашей, а не в работе контрразведки? – вскипел подполковник.

– Перестаньте, Кондратьев! Надоело!

А генерал, оказывается, может и взорваться. Все мы люди… Взорвёшься тут, когда выявляются такие просчёты. И Игнатов как можно спокойнее сказал:

– Я думаю, информация Зигфрида верна. Передадим куда следует, а там пусть делают выводы.

Игнатов проснулся от страшного грохота и мигом подскочил. Кинулся к столу, где лежали часы, чиркнул спичкой: было четыре часа утра. Скудный огонёк осветил на миг листок перекидного календаря: 25 октября. Майор оделся в две-три минуты и побежал в помещение разведгруппы. Над головой висел сплошной гул вражеской авиации. Такого штурма позиций и тылов 37-й армии со стороны немцев он ещё не видел!

Когда Валентин добрался до кабинета Панова, там уже были Кондратьев и дежуривший в ту ночь Чернов. Они поспешно укладывали в походный сейф оперативные документы. Генерал, прикрывая рукой правое ухо, кому-то что-то громко объяснял по телефону. Он почти кричал, что было совсем уже не похоже на Виталия Ивановича. «Закричишь тут, – подумал Игнатов. – Гул такой – рядом ничего не слышно».

Кончив разговор, Панов сказал, что более полусотни самолётов противника бомбят расположение наших войск. Штаб 37-й армии сменил командный пункт, но связи с ним нет. Из особого отдела позвонил Рыжов, сказал, что гитлеровские танки с десантом автоматчиков, прорвав оборону 295-й и 292-й стрелковых дивизий, устремились к Нальчику. Наступила та критическая минута, когда надо было решать, что делать с документами: уничтожить или эвакуировать.