Алексей Ростовцев - Ушел в сторону моря

— Я не знаю, о чем эти стихи, но они очень хороши, — долетел до него голос Джин. — Когда ты их читал, глаза твои светились добром.

Иван Худобин говорит, что искусство должно заниматься тем, что в голове человека, в его душе. Все, что ниже пояса, это удел физиологов, сексологов, анатомов. Стихи японца и русского были о том, что в душе. Это было искусство.

Еще Иван говорит, что Европа и Америка впали в старческий маразм. Их философия крайнего индивидуализма есть не что иное, как старческий эгоизм. Их искусство, лишенное идеи и героя, смердит разлагающейся старостью и давно не мытым телом. Только Россия, если врагам не удастся выжечь ее самобытность, сможет влить свежую кровь в пораженный гангреной дряхлый организм так называемого цивилизованного мира.

— За что ты любишь меня? — спросила Джин. — За красивое лицо?

— Разве мужчина знает, за что он любит женщину? Одно скажу: мужчина любит всю женщину, а не что-либо одно в ней.

Тут Климович вспомнил Верку и, содрогнувшись от отвращения, добавил:

— И ненавидит тоже всю!

— Всю?!

— Да, всю! Это значит, что когда ты станешь моей женой, я буду целовать тебя всю.

Джин засмущалась, быстро собрала свои вещи и ушла, однако вскоре вернулась с термосом и пластмассовой бутербродницей. У Климовича появился аппетит. Он с наслаждением выпил горячего кофе, поел.

— В Сеуле я сделаю тебе свадебный подарок, — сказала Джин.

— Я люблю получать подарки.

— Это серьезно, Юджин. Слушай меня внимательно: через несколько дней после той трагедии волны вынесли на берег Хоккайдо близ Вакканая обломки «Джамбо» и остатки оперения ракеты «воздух-воздух» с американской маркировкой. Примчались репортеры, сделали массу снимков, был составлен даже официальный пресс-релиз, но очень скоро все это конфисковала японская служба безопасности. Тем не менее, брат добыл один экземпляр пресс-релиза. Он есть у меня.

— Какая же ты бессовестная, Джин! Почему ты только сегодня сообщаешь мне об этом?

— Скажи я о пресс-релизе раньше, ты бы не вел бы поиск с таким энтузиазмом. Ведь главным для тебя было убедиться в собственной невиновности.

— Оказывается, ты хитрющая баба, Джин!

— И еще я артистка.

— Это ты уже продемонстрировала в Токио.

— Нет, я в самом деле артистка. У нас в университете был кружок современной драмы. Мне давали там главные роли.

— Кого же ты играла?

— Красивых и умных женщин, например, Нину в русской «Чайке». В Японии Чехов очень популярен. Мне помогала тетушка Сатико, та, что нарядила меня старухой.

— Какую еще информацию ты намерена обрушить на голову тяжело больного человека?

— На сегодня достаточно.

— А теперь послушай, что я тебе скажу. Все вы думаете, что провели беднягу Юджина. На самом деле Юджин провел вас всех. Да еще на другой день после знакомства с тобой меня осенило: раз первая моя ракета попала ему под хвост, значит, я сбил не пассажира. У меня были ракеты теплового наведения. Они бьют туда, где горячо. Нарушитель вел огонь из кормовых пушек и схлопотал по этим пушкам.

— Так ты все это время валял дурака?

— В общем-то да. Я не раскололся, потому что хотел быть с тобой. И кроме того, я знал, что тебе грозит опасность. Без охраны ты пропала бы… Можно поцеловать тебя, Джин?

— Обойдешься. Всякому овощу свое время.

Она убежала. Пришел Тучков справиться о здоровье. Узнав, что Климович и Джин решили пожениться, ничуть не удивился. Зевнул даже, заявив, что события развиваются в правильном ключе, но к пресс-релизу проявил повышенный интерес и тут же стал договариваться о встрече в Сеуле:

— Там есть дворец Кенбоккун, при дворце парк, в парке монастырь Кенчхонса. Джин тебе его покажет. Не в монастыре, конечно, а около него. День встречи — 13 октября, время — 14–00.

— Давай 12-ого, — предложил Климович.

— Чудак ты, — сказал Тучков. — Композитор Рихард Вагнер давно сделал число тринадцать счастливым. Он родился в 1813 году, в его имени и фамилии, если написать их по-немецки, тринадцать букв, в тринадцать лет он бросил школу, написал тринадцать опер, любил тринадцать женщин и умер 13-ого февраля.

— Вот видишь, все-таки умер 13-ого.

— Ладно! Будь по-твоему. Встретимся 12-ого. Схему места встречи получишь во Владивостоке. Дай-ка мне брелок! Вот те на! Женя, зачем же ты оторвал собаке хвост?

Они расхохотались. Сергей вынул из брелка закладку и вернул его Климовичу…

Во Владивостоке Климович сошел на берег совершенно здоровым. За баксы он снял в гостинице два номера — для себя и Джин. Сергей заглянул к нему на несколько минут, чтобы оговорить условия встречи в Сеуле и проститься. Он спешил в Москву. Климович вручил ему письмо для Михаила, в котором сообщал о предстоящей женитьбе, а также просил брата до своего возвращения вести дела «зверинца» и ежемесячно переводить в Сеул некоторую часть чистой прибыли. Кроме того, передал подарок Ивану Худобину — набор кистей и бутылку саке. Они обнялись.