Идиллия Дедусенко - В «игру» вступает дублер

— Ну, уж если схватят… Допросы, пытки, иголки под ногти, раскалённые щипцы… О-о-о! Среди них есть великие мастера! Они не позволят вам умереть сразу, не-е-ет! Они будут держать вас на той грани, когда человек или теряет рассудок, или раскалывается. Так что, не надейтесь стать героем.

— А если выдержу?

— Вы-дер-жи-те? — Гук с насмешкой покачал головой. — Есть другой вариант: не попадётесь и всё-таки вернётесь к своим. Ну и что? В лучшем случае вам повесят на грудь медаль. И это за все мытарства. Разве жизнь стоит какой-то железки?

Гук поднял голову с видом явного превосходства:

— Вы, конечно, живёте впроголодь, пьёте кофе из желудей, курите дрянные папиросы, мёрзнете в сырой комнате… У вас, я уверен, даже женщины нет, потому что вы боитесь: вдруг она окажется агентом гестапо. Какое тусклое существование. А я не могу и не хочу жить без женщин, без всего, что вы здесь видите. А хотите, я и вам обеспечу всё это (жест над столом)? И женщину тоже. У меня их сколько угодно!

Зигфрид, попивая коньяк, с интересом наблюдал за Гуком. А всё-таки прелюбопытнейший экземпляр, в котором трусость соединяется с отчаянной наглостью, моральная нечистоплотность с чувством тревоги за близких. То, что Гука волновало положение матери, не ускользнуло от Зигфрида. И вообще, не так уверен, как хочет показать, потому и бледен, и порывист. Да-а, наверное, не так-то легко быть предателем, даже если пытаешься выдать это за разумный подход к обстоятельствам.

Интересно, когда и как закладываются в человеке низкие качества? Ведь он учился вместе с ними в школе, читал те же книги, носил пионерский галстук и на торжественных линейках вместе со всеми отвечал на клич: «Всегда готов!» И вот оказался не готов к самому главному — жить вместе со своим народом, со своей Родиной.

— Молчите? Только скажите, и у вас будет всё! — настаивал Гук.

— Довольно! Надоело! — голос Зигфрида стал жёстче. — У меня нет тяги к блуду и роскоши. Поговорим о другом. Люди, которых фашисты пытают, расстреливают, вешают, — твои соотечественники. Ты никогда не думал о своей вине перед ними? Рано или поздно, но ответ держать придётся. Тебя поставят перед людьми, которым ты не сможешь взглянуть в глаза. Вот это будет пытка!

— Хватит! — Гук стукнул по столу. — Я ещё не в ваших руках! А вот ты — у меня в кулаке! Захочу — и тебя повесят!

Секунды три-четыре Зигфрид смотрел в прищуренные глаза Гука, стараясь понять, насколько близок он к такой угрозе, и вдруг, повинуясь инстинктивному чувству протеста, крепким ударом в подбородок свалил его на пол. Быстро выхватил из его кармана «вальтер», встряхнул Гука так, что тот клацнул зубами, швырнул на диван и с некоторой брезгливостью сказал:

— Не люблю пьяных.

Гук пришёл в себя, понял, что зарвался, и, потирая челюсть, спросил:

— Пистолет вернёте?

— Не выйдет, — улыбнулся Зигфрид.

— Но я не собирался вас убивать.

— Не уверен. И запомните: если вы не перестанете мне угрожать, я поступлю с вами так, как подсказывает мне чувство самосохранения. А теперь перейдём к делу. Где список? Ага, не принесли. Думали, что мне не до того, раз на фронте удача сопутствует немцам. Тогда начнём работать с вашей памятью. Вы станете называть имена, а я постараюсь их запомнить.

— Может, сядем к столу? — нерешительно попросил Гук. — Я хочу выпить.

— Допьёте свой коньяк после. Итак?

Гук сделал вид, будто с трудом выжимает из памяти имена людей, попавших в тюрьму или в поле зрения карателей. Он называл уголовников, спекулянтов… Для большей достоверности назвал нескольких патриотов и при этом внимательно наблюдал за лицом Зигфрида, силясь уловить, в какой степени он заинтересован в том или ином человеке. Замкнутость и спокойствие Зигфрида раздражали его, и вскоре он не выдержал:

— Какого чёрта вы не говорите, о ком конкретно печётесь?

— Хотите, чтобы я ткнул пальцем? — усмехнулся Зигфрид.

— Ну всё же…

— Скажите, как попадают люди в руки полиции или гестапо?

— Странный вопрос!

Гук встал, пьяно покачиваясь, и торжественно процитировал параграф полицейской инструкции: «Лица, приютившие советских военнослужащих или других лиц, работающих по поручению Советской власти, согласно приказу германского командования, расстреливаются». Чуть помолчав, добавил:

— И там не спрашивают, насколько сведения о человеке соответствуют действительности.

— Значит, чтобы подвести кого-нибудь под действие этой инструкции, достаточно заявления провокатора, вымогателя или просто сумасшедшего?