Владимир Зазубрин - Два мира (сборник)

— Ах, так. Что же, я скажу, пожалуй.

Мотовилов стал медленно закуривать, стараясь выиграть время для того, чтобы обдумать лучше ответ.

— Так вот, видишь ли, по моему мнению, в жизни торжествует только сила. Не верю я и не интересуюсь никакими правдами в жизни. По-моему, где сила, там и всякая ваша правда. Кроме того, я думаю, что русский народ монархичен по своей натуре. Без идола ему не обойтись.

Барановский громко засмеялся:

— Ну, Боря, хоть и большая у тебя душа, как ты думаешь, а умишко-то куриный. Сказать, что русскому народу нужны царь и нагайка, по меньшей мере смешно. Совсем не то там. Там, брат, широта размаха, планы грандиозные и дела великие. Ты говоришь, что с вами европейская интеллигенция, то есть опять-таки люди, насквозь проникнутые рутинерством, люди, которые могут строить новое только на старый лад. А у красных теперь весь богатый запас революционной и творческой энергии народа получил свободный выход и приложение. Да у них и интеллигенция есть, только своя. Нет, брат, сила на их стороне, и, посмотришь, разобьют они нас.

Мотовилов презрительно молчал. Петин вызывающе смотрел на говорившего.

— Так вам, Иван Николаевич, осталось только к красным перебежать, ведь вы же форменный большевик.

— И перебегу, — с силой и злобой ответил Барановский, круто повернулся и вышел из избы.

Колпаков спокойно констатировал:

— Пьян как сапожник, и больше ничего. Проспится — опять будет подпоручик Барановский.

Н-ская дивизия обратила на себя внимание диктатора, он верно оценил ее как одну из лучших и надежнейших частей. Н-ской дивизии верховным правителем было пожаловано георгиевское знамя и срок стоянки в резерве продлен еще на полмесяца.

Расходились с парада с песнями. Мотовилов и Барановский, отправив свои роты с помощниками, стояли на углу главной улицы и смотрели на проходившие мимо части дивизии. Учебная команда шла редким, широким шагом. Концы штыков стояли над головами солдат ровной щетиной.

Учебники ногу держали хорошо. Ряды их не гнулись. Дистанция между отделениями была отрезана, как по мерке.

Было что-то широкое в этой песне, спокойное и ленивое. Барановский стоял, слушал, и в его воображении вставали залитые солнцем тучные заволжские степи, необъятные поля спелой пшеницы и тишина над всем этим простором. Тихо, жарко, нет мыслей и желаний.

Мимо шла комендантская команда.

На другой день после праздника зашел к Барановскому за деньгами местный кузнец, ковавший ему лошадь. Барановский с Фомой и Настей сидели за столом и пили чай. Пригласили и кузнеца. Тот был очень удивлен таким приемом и стал отказываться, называя Барановского «ваше благородие».

— Брось ты это, дядя, а зови-ка меня просто Иваном Николаевичем.

Кузнец недоверчиво крутил головой.

— Да ты чего, Никифор, ломаешься? — сказала Настя. — Садись, выпей стаканчик. Он у нас простой. Садись!

Она перевела свои сияющие глаза на офицера. Никифор положил шапку, перекрестился на передний угол и нерешительно сел на край стула. Настя налила ему чаю в чашку с золотыми разводами и подвинула крынку густого, жирного молока. Барановский, указывая на мешочек с сахаром, предложил гостю:

— Пожалуйста, с сахаром.

Кузнец махнул рукой.

— Мы уж отвыкли от него, спасибо. Забыли уж, когда и пили-то с ним.

— Ну вот теперь попейте.

Никифор налил чай на блюдечко и стал пить, откусывая сахар маленькими кусочками. Выпил чашку и, подавая ее Насте, вспомнил:

— А я, однако, наврал вам насчет сахару-то. Ведь недавно я пил с ним. Вот как красны-то у нас были, так угощали.

Барановский обрадовался:

— Как у вас тут, интересно, красные жили? Расскажите, что они говорили про нас, про войну, вообще какие у них порядки?

Никифор замялся:

— Известно, чего говорили, как уж враги, так, значит, враги.

Настя резко обернулась к кузнецу:

— Ты, Никифор, не мнись, а говори толком, что, как и чего. Не гляди на него, что он в погонах, он хоть и офицер, а вовсе не белый.

Фома фыркнул и, опрокинув свой стакан, закатился долгим смехом.

— А ты, Фома, не фыркай. Не понимаешь ничего, и молчи. Ишь раскатился! — прикрикнула на него Настя.

Фома, видя, что командир молчит, не поддерживает его, не останавливает хозяйку, немного обиделся: