Величко Нешков - Наступление

Тодоров замолчал. Над их головами с криком пролетела стая ворон. Лило, сжав губы, смотрел на черных птиц.

Унтер-офицер Димитр разгадал его мысли:

— Господин фельдфебель, отчего морщитесь?

Прямо напротив расположения 2-й роты из кукурузного поля показались солдаты. Их было человек пятьдесят.

Слановский поднял бинокль. От радости сердце его вдруг затрепетало. В бинокль он ясно увидел болгарскую форму в цепи солдат, спокойно идущих к ним.

— Наши, — чуть не закричал он от радости.

Сава приподнялся. Вытаращил глаза, и на его усталом лице засияла радостная улыбка.

— Ну-ка, погоди, — вдруг замахал рукой Слановский и снова приник к биноклю. Искра радости и надежды в его сердце угасла. Он теперь совершенно ясно видел черные галифе под болгарской серой шинелью идущего впереди офицера. Отложив в сторону бинокль, Слановский с ужасом заметил, что все его солдаты, высунувшись из укрытий, оживленно спорят о чем-то.

Луканче первым закричал:

— Эй, вы из какой роты?

Ему никто не ответил.

— Эй, слышите, вы из какой роты? — нестройно крикнули еще несколько человек.

— Наши! — закричал какой-то солдат и встал во весь рост.

— Как же это получается, ведь до рассвета оттуда стреляли?! — усомнился другой.

— Что вы мне говорите! — горячился Луканче. — Не видите, что ли, шинели у них наши!

В этот момент над стоявшим солдатом просвистели пули.

— Ложись! Огонь! Чего стоите? — громко крикнул Слановский.

Кутула прицелился в середину цепи. Выбрал крупного мужчину, нажал курок и сквозь дым увидел, как верзила, подскочив, рухнул на землю.

Гитлеровцы залегли. Офицер сердито отдавал команды. Солдаты ползли, приподнимались, короткими перебежками передвигались вперед.

Кутула продолжал строчить короткими очередями. Но, увлекшись боем, он забыл о приказе беречь патроны. Марин подполз к нему, сильно ударил его по плечу и громко крикнул на ухо:

— Остановись! Пусть подойдут поближе!

Стреляли все, но на грязном поле упало только несколько гитлеровцев. Остальные продолжали ползти, приближаясь к окопам роты.

Слановский увидел капитана Тодорова где-то около левого фланга. Тодоров махнул ему рукой, но Слановский не понял, что бы это значило, и не заметил, когда рядом с ним упал запыхавшийся помощник командира роты:

— Господин подпоручик, еще немного, и у нас останутся только гранаты.

— Знаю! — крикнул Слановский. — Беги влево, а я — на правый фланг, будем поднимать людей в рукопашную.

И через несколько минут эта сотня мужчин в приступе отчаяния, вместо того чтобы ожидать смерти в собственных окопах, выскочила из окопов и с криком «ура» бросилась на оторопевших гитлеровцев. От разрывов гранат вверх летела грязь. Гитлеровцы дрогнули и побежали, преследуемые редкими винтовочными выстрелами.

Этот успех ободрил людей, вернул им веру в свои силы.

До вечера было отбито еще три атаки. Боеприпасы у окруженных подразделений 1-го батальона были уже на исходе. И последнему солдату стало ясно, что надо выбирать или позорную капитуляцию, или доблестную смерть.

Слановский осмотрел свой пистолет — в обойме остались последние четыре патрона. Когда он продувал задымленный ствол, к нему подполз Лило. Впервые за пять лет их совместной службы с лица Лило исчезла непринужденная, почти детская улыбка и появилось выражение отчаяния.

— А теперь что? — тихо спросил он, не отрывая глаз от пистолета Слановского.

Они переглянулись, и в один миг как будто поняли друг друга. Вдруг Лило стало страшно. Его зубы непроизвольно застучали.

— Чего спрашиваешь? — с трудом выговорил Слановский. — Что угодно, только не плен. Не дрожи, тебе от этого не станет легче.

Лило замолчал. Вокруг продолжался грохот, с которым они уже свыклись за последние дни и если бы его не стало, то показалось бы, что прервалась связь с жизнью.

Но внезапно над всем этим грохотом пронеслись могучие волны какого-то продолжительного рева. Темноту прорезали светлые ровные молнии.

— «Катюши» бьют! — восторженно закричал Лило.

— Слышите, «катюши»! — понеслось по цепи.

— Братушки, братушки! — закричали многие.

— Выпейте глоток. — Лило протянул Слановскому свою фляжку. — Дождевая, на палатке собирал.

— Давай! — Слановский взял фляжку и, отпив несколько глотков, почувствовал, что на сердце у него полегчало.

Огонь «катюш» не прекращался…

Дни и ночи подряд вся линия фронта, растянувшаяся на несколько сот километров, изгибалась, перемещалась, растягивалась.