Величко Нешков - Наступление

— Ну ладно! — Матейчо, надев шинель, преградил дорогу Самарскому. Стоя у двери, он стал просить его: — Скажи им, что я нащупал что-то важное… Сегодня же вечером я заставлю этого мошенника Траяна говорить…

— Не надо, — небрежно махнул рукой Самарский, — таких, как он, лучше не трогать. Да, вот что! — Он остановился на пороге и тихо добавил: — Санди строго-настрого приказал схватить Шишманю.

— Скажи ему, что я только об этом и думаю. Еще немного, и я его связанным доставлю вам…

Когда генералы уходили в запас, то им кроме большой пенсии выдавали единовременное пособие в размере нескольких тысяч левов. Многие из них сразу же начинали думать, как лучше использовать эту значительную сумму. Если у них не было крупных долгов, если они не собирались начать торговлю табаком или стать представителями какой-нибудь немецкой фирмы, то покупали себе квартиру, обновляли мебель, а остаток этой суммы откладывали на приданое дочерям.

Генерал Манев не думал о чем-либо подобном. У него было такое ощущение, что еще долгие годы он будет находиться на военной службе. Кроме того, он презирал любую работу, не имевшую отношения к солдатскому строю, парадам и военным маневрам. И когда вдруг ушел в запас, оказался без погон, орденов и сабли, без генеральской мишуры, которую так любил, то понял, что в среде цивильных людей он чужой. Он не умел не только вести деловых разговоров, но даже и выслушивать других. Это его злило, утомляло, и он старался побыстрее перевести разговор на армейскую тему. Желая показать себя остроумным человеком, он рассказывал о каком-нибудь глупом ординарце или о молодых офицерах, сыновьях знатных семей, на что слушатели обычно реагировали снисходительными улыбками.

Оставшись без подчиненных офицеров и солдат, без работы, которая всю жизнь заполняла его время, крепкий и сильный Манев неожиданно начал чахнуть. Уже через год дали себя знать сразу несколько болезней. Его начали посещать самые известные профессора, месяцами он сидел на диете, принимал всевозможные лекарства. К счастью, один дальний родственник генеральши, предприимчивый архитектор, узнал, что в наследство генералу остался участок со старым домом на одной из оживленных улиц. Вскоре на этом пустыре выросло пятиэтажное здание. Даже не пошевелив пальцем, генерал получил нотариальный акт на две квартиры. В одной квартире он обосновался сам, а другую стал сдавать внаем.

Постепенно генерал запаса Манев свыкся и смирился со своим положением. А в последние годы все его мысли, тревоги и волнения, как и его жены, были направлены на их единственного сына — подпоручика Петра Манева. Генеральша, подвижная, энергичная и моложавая женщина, находила в себе силы заботиться и о муже, и о сыне. Она с благодарностью, как приятный комплимент, воспринимала удивление знакомых, которые не давали ей се пятидесяти пяти лет.

До середины января письма от сына приходили всегда регулярно. Через день-два он подробно писал maman и papa о своей жизни, о сослуживцах. По письмам и рассказам сына родители знали большинство офицеров полка, хотя и не видели их. Иногда они говорили о них как о старых знакомых. Но вдруг письма перестали приходить. Отец и мать, естественно, были страшно встревожены.

Однажды поздно вечером в дверь к ним позвонили. В последние месяцы генерал и его жена почти никуда не ходили и их никто не навещал.

Генеральша открыла входную дверь. К ней бросилась заплаканная и очень встревоженная сестра полковника Киселова.

— Ох, мадам Манева, какое несчастье!

Манева вскрикнула. Киселова схватила ее за плечи и стала сильно трясти:

— Брат мой арестован, арестованы также полковник Додев и ваш Пепо!

Генеральша истерично закричала, пятясь в переднюю. Отступая, она покачнулась, прижалась спиной к вешалке и закатила глаза. Яркий румянец залил ее лицо, и она рухнула на пол.

В это время генерал находился в холле. Услышав крик жены, он выскочил в коридор, преследуемый ужасной мыслью, что с Пепо случилось что-то страшное. Эта мысль в последнее время часто преследовала его. Он пробовал отогнать ее, боясь поделиться ею с женой. Когда он хлопнул дверьми, его жена, поддерживаемая Киселовой, поднялась на колени и… снова упала. Он едва успел подхватить ее.

— Пепо-о, мальчик мой, хорошенький мой… — запричитала она. — Что же нам теперь делать? Кто нам поможет? Может, его уже убили? — И, отпрянув от генерала, не давая себе отчета, зачем делает это, она погасила везде в доме свет, оставив гореть только лампу под синим абажуром на генеральском старомодном столе орехового дерева.