Величко Нешков - Наступление

— По моему мнению, это исключено.

— Что дает тебе основание так их недооценивать?

— Мне кажется, мы меняемся с ними ролями: теперь они окажутся в том же положении, в каком мы оказались в сентябре.

Додев уныло покачал головой, вздохнул и спросил:

— Что же дальше?

— Партизанская рота, которая сейчас очень сильно поредела, не представляет никакой силы. Похоже, что желание вернуться назад у них самое сильное. Виделся с поручиком Генчевым в госпитале…

— На таких трусов, как он, рассчитывать особенно нельзя. Но моему глубокому убеждению, Генчев — редкая сволочь.

Манев покраснел:

— И все же он против нас не пойдет.

— Еще неизвестно, — возразил Додев.

— Между прочим, он мне рассказал об одном солдате из четвертой роты. Этот солдат раньше был его человеком. Генчев считает, что мы могли бы его использовать. По его мнению, этот солдат не моргнув глазом может прихлопнуть любого, кого мы ему укажем.

Полковник заерзал на стуле и нервно прервал Манева:

— Ты сразу же начинаешь вести легкомысленную игру. Нельзя так доверяться поручику Генчеву. Прежде всего еще не созрели условия для того, чтобы идти на крайние меры. Думаю, что сегодня утром я достаточно ясно тебе объяснял, в чем будет заключаться наше участие в делах: надо быть, насколько это возможно, пассивными, и ничего более.

— Так точно, — виновато улыбнулся Манев.

— Ну а дальше?

— Ветеринарный врач сбежал во время боя, так сказать, сам себя демобилизовал, а теперь боится вернуться назад. Готов на все…

Додев снова его прервал:

— Манев, неужели ты думаешь, что за ним не наблюдают? Не кажется ли тебе, что этот тип не очень-то удобен? Ведь именно таких людей мы должны сторониться.

— Так точно, — покраснел Манев, и его энтузиазм заметно поубавился. — О солдатах-коммунистах у меня сложилось впечатление, что они очень устали и у них каша в голове. Что же касается помощников командиров, то они вряд ли теперь могли бы справиться с брожением, если бы оно приняло массовый характер.

— Как ты себе представляешь это брожение и его массовый характер? — спросил Додев.

— Например, уход с фронта без приказа. Я принимаю во внимание и стадную психологию людей. В таких случаях они готовы на любые эксцессы. — И Манев поспешно добавил: — Солдаты завшивели, уже около двадцати случаев заболевания чесоткой. Врач первого батальона считает, что дней через десять, по меньшей мере, половина людей запаршивеет…

— А сам врач принимает какие-нибудь меры? — прервал его Додев.

— В этих условиях невозможно оградить заражение. Кроме того, господин полковник, в телегах обоза полно всевозможного мусора: патроны, проволока, разные железки…

— Какие патроны? — удивленно прервал его Додев.

— При отступлении немцы побросали в Ибыр боеприпасы…

— И что же? — удивленно посмотрел Додев на Ма-нева.

— Кое-кто из солдат достает их из реки.

— Сейчас, из ледяной воды?

— Так точно, находятся и такие дураки…

— Одним словом, Манев, ты считаешь, что мы можем рассчитывать на этот сброд?

— Вполне, господин полковник. Я оптимист.

— Да-а, — вздохнул Додев, — я и прежде говорил, что молодость счастлива своей дерзостью.

— Ох, чуть было не забыл! — виновато улыбнулся Манев. — Три дня назад вернулся поручик Константинов. По его рассказам, в тылу все кипит, как в котле, люди недовольны, весь энтузиазм уже испарился, никто не верит больше голым обещаниям коммунистов. Русские ведут себя как в оккупированной стране. Везде говорят, что перемены неизбежны. Случайно встретил адвоката Банкова. Вы его помните? Это тот самый, которого эвакуировали в Лозен…

— И что же?

— Передает вам привет. Банков тоже ему сказал, что дружбаши выходят из правительства и будут стремиться к самостоятельному захвату власти.

— А еще что-нибудь вспомнил Константинов? — тихо спросил Додев.

— Никак нет.

— И хорошо сделал! — Перегнувшись через стол, Додев наполнил рюмки и залпом выпил свою. Потом немного помолчал и все так же тихо спросил: — Ты получил от отца письмо?

— Так точно, он болен, господин полковник.

— Ах, какие времена были, Манев! Вы, молодые, ничего не знаете. Несчастное вы поколение, и еще немало горя хлебнете. — Он налил еще, немного подержал рюмку в руке и вздохнул: — Если бы был жив царь, может, дела приняли бы совсем другой оборот, он бы не допустил таких унижений! — Его глаза заволокло едва заметной пеленой влаги.