Рано утром Данчо, дав задание Самарскому, внимательно наблюдал за ним. Но Самарский казался очень спокойным и уверенным в себе. Данчо приказал ему явиться в обед.
Как только Самарский вышел, кто-то нервно постучал в дверь. На стук Данчо резко повернул голову. Его холодные глаза быстро смерили с ног до головы вошедшего старика с острой, подстриженной белой бородкой, одетого прилично и опрятно. Тот остановился перед столом Данева и довольно бодро проговорил:
— Гражданин, меня направили к вам…
— Кто направил? — прервал его Данчо.
— По вашему указанию задержан мой зять, — не ответив на вопрос Данева, продолжал старик.
— И что же? — сквозь зубы процедил Данчо.
— В любом другом случае я бы не стал ничего говорить о себе.
— Подождите немного, — грубо прервал его Данчо, — вы для чего пришли сюда, ругаться, что ли? Кто ваш зять? Согласитесь, я не могу помнить всех по именам, тюрьма набита врагами.
— Он не враг! — еще энергичнее возразил старик. — Речь идет о капитане Илии Младенове из строительных войск. Два года они строили объект около станции Нижний Сеновец… Партийная организация и все село протестуют. Есть ваши товарищи, которые докажут, что он вам помогал. Его оклеветали два вора, они-то и должны бы давно быть на его месте. Мне можете верить, я в партии с восемнадцатого года.
— С какого времени вы в партии, это не имеет никакого значения для дела.
— Почему? — Он удивленно поднял плечи, и бородка его слегка задрожала.
— Потому что именно вам и не следовало бы приходить сюда с ходатайством. Каждый будет отвечать за свои дела сам. Я не помню этого дела, но можете быть уверены, что, если он невиновен, мы его освободим…
— Когда? — прервал Данева старик.
— Когда найдем это нужным и убедимся в его невиновности.
— Ах вот как!
— Да, так, я отчитываюсь за свою деятельность там, где надо.
— И должны поступать честно и справедливо с людьми. Правда всегда была знаменем нашей партии, с самых первых дней ее существования, правда поддерживала огонь веры в сердцах людей, — сказал старик.
— Я достаточно горел на этом огне! — повысил тон Данчо.
— Слушайте, товарищ, я двадцать пять лет преподаю литературу в гимназии! Научитесь выслушивать людей. Я пришел ходатайствовать за Илию Младенова не только потому, что он мой зять. То же самое я бы сделал с чистой совестью, даже если бы он был мне совершенно чужим человеком.
— Сомневаюсь, — ответил Данчо на этот раз спокойнее.
— Если вы судите по себе, то, наверное, имеете основания сомневаться, но я вас предупреждаю, что буду обращаться и выше…
— Что, запугиваете? — прервал его Данчо.
— Нет, обращаю ваше внимание на то, что за человеческую судьбу надо браться чистыми руками…
Когда старый учитель ушел, Данчо еще долго думал о его визите. «У старика, наверное, осталось впечатление, что у меня не все в порядке», — решил он.
Он даже забыл, что приказал Самарскому явиться к нему в обед. Самарский вошел спокойный, в хорошем настроении и начал докладывать Данчеву, как выполнил поставленную задачу. Данчо равнодушно слушал его. Как только Самарский закончил свой доклад, Данчо достал из ящика стола досье и протянул ему. Он заметил, как Самарский сразу же побледнел, а рука его непроизвольно задрожала.
— Это твой почерк? — глухо спросил Данчо.
Самарский чуть не рухнул на пол. Неожиданность была слишком велика.
— Мой… — выдавил он еле слышно и замолчал.
— Почему скрыл от партии? — наклонился над столом Данев. — Почему не сказал мне ничего? Я всегда говорил, что от партии скрывать ничего нельзя. Ты тогда промолчал. Почему не признался мне хотя бы потом, что тебя вербовала полиция?
— Мне было стыдно, я собирался рассказать и вам, и товарищу Розову, но все откладывал…
— Да, откладывал, — прервал его Данев, — потому что рассчитывал выйти сухим из воды… А почему же они все-таки не выпустили из тюрьмы?
Самарский еще больше смутился.
— Товарищ Данев, верьте мне, я ничего плохого не сделал! А это написал под следствием, но они не придали бумажке никакого значения. Судили меня на общих основаниях, я сидел в тюрьме два с половиной года… Оттуда меня знают и товарищ Крачунов и товарищ Шопский…
— Мне известно, что они к тебе хорошо относятся, но знают, ли они об этом? — Он показал на бумаги.
— Нет.
— Ладно, — многозначительно покачал он головой, — я лично займусь твоим делом, но если учесть, что ты молчал до сих пор, не знаю, как тебе помочь. Откровенно говоря, твоей работой я очень доволен. Даю тебе три дня на размышление. Подумай хорошенько. Только от тебя будет зависеть, закроем ли мы навсегда эту страницу твоей жизни…
Читать дальше