Александр Одинцов - Огненная вьюга

Мела поземка. Вдали грохотала канонада. В полях Подмосковья продолжалось героическое наступление Красной Армии. Неудержимо грозовым валом шли наши войска на запад. Скрипел, хрустел снег под ногами, колесами машин и пушек, гусеницами танков. Откатывались вражеские полчища, огрызаясь огнем, устилая трупами своих солдат и офицеров заснеженные поля и перелески Подмосковья.

Отряд лыжников, погрузившись на автомашины, двинулся в родную Москву.

Прощай Подмосковье!

В день отъезда отряда ударил трескучий градусов в тридцать мороз. Колонна автомобилей с разведчиками, из-за снежных заносов и перегруженности шоссе, едва ползла по дороге. Но вот остались позади Истра, Снегири, Дедовск, проехали Красногорск. Находясь без движения в кузовах машин, хотя и в очень теплой одежде, бойцы здорово продрогли. Поэтому Шевченко решил сделать остановку и обогреть людей, не доезжая Москвы, в деревне с древнерусским названием Спас.

И вот с головной машины по колонне пронеслось:

— Малый привал! Обогрев!

Не успели еще разведчики выскочить из машин, как неунывающий Хохлов тут же продолжил команду по-своему:

— Вылезай, в дома залезай, теплые места у печи хватай. Героев встретят блинами, а виноватых кочергами. Давай отчитывайся, куда нули пустили, почему врага почти до Москвы допустили.

— Как называется эта деревня? — спросил разведчик Нечаев у командира взвода.

— Это, кажется, село Спас, — глянув на карту, ответил старший лейтенант Алексеев.

— Спас, как раз и для нас, — подхватил Хохлов.

Огнивцев, ехавший с бойцами в кузове под брезентом, спрыгнул с машины последним и зашел вслед за ними в ближайший маленький уютный домик. Через застекленную холодную веранду на негнущихся от мороза ногах протопали в горницу. Но и там была холодина. Зашли на кухню. Только здесь жиденьким теплом тянуло от чугунной, видимо, давно прогоревшей печурки.

— Здравствуйте! — громко сказал Огнивцев. — Есть тут кто живой? Хозяин дома?

— Я хозяин, — отозвался из-за печки чумазый мальчонка в старой фуфайке с рукавами до колен. Не умывался он, видать, долгонько. Нос, лоб и уши были покрыты плотной коркой сажи.

— Ты хозяин?

— Я, а что?

— Да так. Просто интересно. Такой шкет и уже хозяин, — сказал Огнивцев, рассматривая мальца. Ему было, пожалуй, лет двенадцать. Не больше. Но на лбу уже залегла складка какой-то недетской заботы. — Ну, а хозяйка у тебя есть?

Из горницы вышла одетая в тяжелое волочащееся по полу пальто девчонка лет тринадцати. В руках у нее было два узелка с кувшинчиками и какой-то снедью, завернутой в чистую тряпицу.

— Ну, я хозяйка.

— Отлично, полный комплект, значит.

Не прошло и пяти минут, как в дом заскочил младший сержант Сандыбаев.

— Товарищ комиссар, идемте. Теплую домину нашли. Да еще какую!

— Да я и не здорово продрог.

— Все равно идемте, не пожалеете, — настаивал Сандыбаев. Он чего-то явно не договаривал.

Уже на улице Огнивцев спросил у Сандыбаева:

— Далеко идти?

— В церковь, — улыбнулся Сандыбаев. — Там такой теплынь, как летом… Светло, как в раю…

Огнивцев подумал, что боец шутит, но тот в самом деле привел его к старой краснокирпичной церкви с маленькими, как луковки, заиндевевшими куполами без крестов. В ней действительно было столько тепла и радостного света, что у Огнивцева в глазах зарябило. Посреди церкви, превращенной в швейную фабричку, стояли раскаленные докрасна, пышущие жаром печки из бочки из-под бензина. Яркий свет лился из узких окон под самым сводом, отражаясь от белых косынок, белых фартуков и кип белого полотна, сложенного штабелем около одной из стен. Раздавался неумолчный треск швейных машинок. Сколько же здесь было строчивших на них, кроящих, пакующих тюки с готовым солдатским бельем женщин: и совсем старых, и молоденьких девушек, и совсем юных школьниц! Возле некоторых уже ворковали бойцы отряда. Одному из них Сандыбаев еще с порога погрозил пальцем:

— Эй, Кузя, не очень-то подлаживайся. Телеграмму жене дам. С верблюжьей колючкой нагрянет.

— Не вводи людей в заблуждение! — возмущенно пророкотал рослый боец. — Холост, как бог свят, не брешу.

Огнивцев склонился над потрепанной машинкой, за которой сидела белая как лунь старушка:

— Здравствуйте, мамаша. Привет вам, уважаемая.

— Здравствуй. Тебе тоже…

— Не трудно вам?

— И-и, милай, а кому нынче легко! В такую лихую годину на людях, при деле как раз и легче. Мои-то сыны, все трое, на фронте. Все, думаю, и мои труды им в пользу.