Александр Одинцов - Огненная вьюга

— А как с продуктами? Не голодно? Что вам по карточкам дают?

Женщина кивнула на авоську, набитую всякой всячиной:

— Да вот на полмесяца получила. Полкило комбижира, кило крупы, крабов две банки — тоже есть можно… Ну, конечно, получаем и хлеб, немножко картошки и овощей.

«Что же, не густо, но по нынешним временам сносно, — подумал Огнивцев. — А немцы в листовках брехали, будто наши люди пухнут с голоду…»

Подошла женщина средних лет в синем халате с тетрадью в руке. По всему видать, местное начальство.

— Товарищи фронтовики! Может, вы слово какое скажете женщинам нашим? Так пожалуйста. Я на пяток минут выключу эту музыку. Как?..

Огнивцев согласно наклонил голову:

— Если не помешаю, то с удовольствием.

Начальница подошла к рубильнику и потянула ручку вниз. Гул в зале разом стих, только в дальнем углу все еще стрекотала ручная машинка.

— Эй, Марусенька, уймись! — крикнула одна из женщин. — Послушай, что комиссар скажет.

Огнивцев вопросительно посмотрел на Сандыбаева. Тот отвел глаза.

«Ишь ты прыткий какой, — подумал комиссар, — успел уже меня представить…»

— Слово имеет, — продолжала начальница, — боевой командир-орденоносец. Имеет ордена Ленина и Красного Знамени.

Церковь огласилась аплодисментами. Огнивцев понимал, как дорога сейчас каждая трудовая минута, и заговорил без проволочек:

— Милые, дорогие наши женщины, героические труженицы тыла! Посмотрел я сейчас на работу Доры Степановны. Ей уже под семьдесят. А она тут с молодыми. Пальцы ее все исколоты, опухли. Подлечиться бы ей. А она трудится. Кто в том виноват? Понятно, враг, который внезапно напал на нас и прервал мирный труд нашего народа. Война началась и продолжалась не так, как бы нам хотелось. Что-то мы недоглядели, в чем-то промахнулись, допустили врага в глубь страны, даже к сердцу ее — Москве. Мы признаем эту свою вину и искупаем ее в смертельном бою…

Переведя дух, Огнивцев окинул зал. Женщины слушали кто сидя, что стоя. У большинства лица были грустны, сосредоточенны. Но обреченности он не увидел ни в одних глазах. Одна низенькая молодайка с озорными ямочками на щеках, воспользовавшись паузой, выкрикнула:

— Погнали немца от Москвы, знаем, молодцы! А дальше что?.. Когда разгром ему учините и по домам вернетесь?.. Постель уж без мужика заледенела.

Взвился хохот под купола. Молоденькие работницы потупили взоры, заалелись.

«Во, бес в юбке! — весело подумал Огнивцев. — С такой не соскучишься. А вот что ей по существу ответить? Когда война кончится? Этого, пожалуй, и сам Верховный Главком пока не знает. Но отвечать надо! И не только ей. Десятки глаз уставились на него — Огнивцева, ждали. С надеждой ждали, с верой, что ему известно то, что неведомо другим. И шуткой тут не отделаешься. Нельзя!»

— Когда война окончится, — сказал комиссар, — я не знаю. Немало еще трудностей, жертв предстоит. И многие не вернутся к родным и близким. Но твердо знаю, глубоко уверен, — повысил голос Огнивцев, — что мы победим! Клянусь вам в этом. От всей Красной Армии клянусь!

Женщины горячо зааплодировали, зашумели, выкрикивая каждая свое. Многие вытирали выступившие слезы.

Но пора было и прощаться. Огнивцев поднял руку:

— Милые наши! Спасибо вам, родные. Наш земной поклон за все труды ваши, за терпение, за верность. Желаю всем вам дождаться своих близких с победой!

Как заметил Сандыбаев, синий платочек с головы юной швеи под шумок перекочевал в нагрудный карман молодого разведчика. И, наверно, с адреском.

…Навстречу фронтовым машинам бежала морозная, засыпанная снегом, суровая, но живая, до боли близкая, пахнущая металлом, хлебом, заводским дымом и клеем театральных афиш Москва.

Головная машина колонны свернула с Садового кольца, переехала Дворцовый мост, и вот широко распахнулись массивные металлические ворота.

— Ура! Приехали! — раздались восторженные голоса.

Здравствуй, военный городок! Ты стал родным для бойцов. Многие из ушедших отсюда уже никогда не вернутся под твои своды. Вечная им память!

Вот и снова уют Красноказарменной! Собственно, какой там особый уют! Чистенькие белые стены с голубой каймой, марлевые занавески на окнах, простенькие старые койки, грубо сваренные из железных прутьев. На койках матрацы, набитые соломой, застланные застиранными простынями, суконными видавшими виды синими одеялами. Деревянный массивный стол на добрую семью, несколько табуреток, две облезлых тумбочки. Вот и все. Но как приятна и мила эта солдатская обыденность после пережитого в тылу врага!