Юрий Гладышев - Я назову его имя

«Обнаглели, гады, ведут себя как дома. Но ничего, сейчас я вас приведу в чувство». Сергей вытащил из-за пояса гранату. Как там Алёшка говорил: открутить колпачок, дёрнуть за шнур? Готово. Раздался щелчок. Он встал, швырнул гранату. Она упала возле колодца. Сергей ждал взрыва, но его не было.

Немец, у которого на шее висел автомат, обернулся и с удивлением посмотрел на лежащую гранату. И в этот момент грохнуло. Сергей упал под плетень. Он услышал свист пролетевших осколков, где-то зазвенело разбившееся стекло. Сергей поднял голову: двое немцев лежали неподвижно у колодца, третий, схватившись за живот, катался по земле и орал как поросёнок. Тот, что сидел у тополя, сейчас лежал на животе и ошалело крутил головой. Он, очевидно, не мог понять, что произошло, откуда исходит опасность. Немного придя в себя, немец потянулся за автоматом, но взять его не успел. Сергей, встав в полный рост, выпустил длинную очередь из ППШ. И хотя расстояние было небольшое, он не попал. Сказалось отсутствие опыта стрельбы из автомата, пули прошли выше цели, сбив несколько веток с тополя. Но этого хватило для того, чтобы немец оставил попытку взять оружие. Он вскочил на карачки и пополз к бронетранспортёру. Сергей перемахнул через плетень и пошёл через улицу.

— Что, падла, боишься? Жить хочешь? Алёшка тоже хотел жить! А вы его, суки…

Видимо, у немца не выдержали нервы, он вскочил и побежал. Сергей вскинул автомат и нажал курок. Немец, уже схватившийся за край борта машины, разжал пальцы и медленно сполз вниз. В этот момент Сергей увидел в боковой амбразуре бронетранспортёра ствол автомата, прозвучала похожая на стрёкот сороки очередь. Удар в грудь — и земля ушла из-под ног. Он упал, стало больно дышать.

«Ну вот и меня убили», — подумал Сергей и закрыл глаза. Он уже не видел, что с другого конца улицы в хутор въезжают танки с десантом на броне.

— Я открою окно, с вашего разрешения. Что-то душно стало, — Шинкарёв щёлкнул шпингалетами, и в комнату хлынула волна ещё не остывшего за вечер воздуха.

Галина Сергеевна сидела за столом, подперев голову рукой. Вот уже около часа она слушала рассказ Алексея Васильевича, не проронив ни слова. Шинкарёв был благодарен ей, что она не перебивала его, не задавала вопросов. Сейчас главным для него была возможность высказаться, вытащить наружу то, что тяготило сорок с лишним лет. Наверное, это можно было назвать исповедью.

— Очнулся я только в госпитале, после операции. Пуля задела лёгкое. И вот там, в госпитале, всё и произошло.

Шинкарёв подошёл к столу, сел, отхлебнул из чашки давно остывший чай.

— Понимаете, я не сразу понял, почему женщина-врач, которую позвали, когда увидели, что я пришёл в сознание, назвала меня Шинкарёвым. Она спросила: «Ну как дела, герой?» А потом говорит, что самое худшее теперь позади и что если бы тебя доставили хоть немного позже, мы бы, товарищ Шинкарёв, с тобой сейчас не разговаривали. Я ей сказал, что Шинкарёв погиб. А она: «Э, да ты ещё от наркоза не отошёл. Ну ничего, полежишь, отдохнёшь и поймёшь, что не погиб ты, что живой». Честно говоря, я тогда не стал спорить, сил не было. Позднее я узнал, что танковый батальон, проходивший через хутор, долго там не задержался. Оставили со мной санинструктора и двинулись дальше. Фашисты к тому времени подходили к Дону. Комбат приказал санинструктору записать мою фамилию и сдать меня в медсанбат, что тот и сделал, вытащив у меня из кармана Алёшкины документы и переписав данные. В медсанбате, видимо, никто моими документами не интересовался. Доставивший раненого санинструктор сказал, что это красноармеец Шинкарёв Алексей Васильевич, тысяча девятьсот двадцать четвёртого года рождения, — значит, так оно и есть. Потом меня отправили в госпиталь. В сопроводительных документах значилась фамилия «Шинкарёв». Естественно, что и в госпитале перепроверять не стали. Да ещё месяца через полтора мне прямо в госпитале вручили медаль «За отвагу». Оказывается, командир танкового батальона подал на меня представление, в котором написал, что я уничтожил вражеский дозор, тем самым обеспечил внезапность атаки. А при выписке из госпиталя красноармейскую книжку мне заменили на новую, ввиду того что старая пришла в негодность. Позже, уже в части, выдали новый комсомольский билет, на старом отклеилась и потерялась фотография. Вот так я и стал Шинкарёвым. Вы спросите меня, почему я не сказал правду? Почему не назвал свои настоящие имя и фамилию? Испугался?