Франтишек Фрида - Опасная граница - Повести

Свет от фонарей на платформе напоминал мерцающие светлячки. Стейскал обдумывал, как предотвратить внезапный визит на станцию незваных гостей. Свет в комнатах нажигать не следует. Платформа посыпана толстым слоем песка, так что шаги они наверняка услышат. А он еще злился, что не привезли песок помельче: мол, люди будут портить обувь. С другой стороны они не нападут: продолжительные дожди превратили луг в непроходимое болото да и дом стоял на высоком фундаменте.

В конце платформы для поездов в сторону Румбурка были свалены старые шпалы. Свет фонарей до них едва доставал. Но при первых же выстрелах фонари наверняка будут разбиты. А что дальше? Обороняться? Или сдаваться? Самое разумное, пока есть время, бежать отсюда. Но как быть с Маковецем? Хотя генлейновцы и отошли, они оставили на шоссе часового да и сами могут в любой момент вернуться. Может, он зря сказал, что в доме раненый? От этой мысли Стейскала в жар бросило. Они же придут отомстить за своих. Только сейчас он понял, что натворил. Но ведь все с ним согласились. И потом, он хотел помочь раненому...

Они могли бы переправить Маковеца к пани Германовой. Впрочем, что это ему взбрело в голову, ведь ее сын — один из тех фанатиков, что с оружием в руках нападают сейчас на чехов. Идти к кому-нибудь другому? Поселок Вальдек состоит всего из нескольких домов. Нет там ни одного надежного человека. Стейскал лихорадочно думал, но выхода не находил. Единственным приличным человеком был лесник Сейдл, но до его дома добрых пять километров. Идти темным лесом с раненым на носилках... А если его вообще нельзя трогать? Господи, как бежит время! Пока все спокойно. Если бы не Маковец... Если бы! Это проклятое «если бы»!

Едва он вошел в дом, как все повернулись к нему.

— Вы говорили с кем-нибудь? Ну как?

— Я совершил ошибку, — грустно произнес Стейскал. — Сказал им, что здесь лежит раненый таможенник. Теперь они могут отомстить. У них двое убитых и четверо тяжелораненых.

— Ерунда! — воскликнул Юречка. — Они с самого начала знали, что мы отошли на станцию. Они же нас видели. Ничего вы не испортили. А как вас встретили?

— Я разговаривал с часовым. Не знаю, кто это был, но он называл меня по имени. Помочь отказался, даже угрожал.

— А вы чего ожидали? — усмехнулся Маковец. — Что они побегут в Шлукнов за врачом?

— Что же нам делать? — вздохнула Стейскалова.

— Уходить, пока есть время, — резко ответил Юречка.

— Чего вы ждете?! — взорвался Маковец. Он приподнялся, но боль заставила его вновь лечь. — Оставьте меня, — уже спокойнее продолжал он. — Что они могут со мной сделать? Мои часы все равно сочтены.

— Неправда! — выкрикнула Ганка.

Маковец лежал неподвижно, и все слышали, как он часто дышит. Может, у него жар?

— Подождем! — решительно заявил Стейскал.

— Чего, папа? Чего? — спросила Ганка.

Он не ответил. Стейскалова подошла к плите и поставила на нее кофейник. Дрожащее пламя осветило фигуру женщины, ее спокойные, уверенные движения. Вскоре комната наполнилась ароматом кофе.

— И мне дайте, — прошептал Маковец.

Его мучила страшная мысль, что он стал причиной несчастий этой семьи. Один-единственный выстрел, когда дом был совсем рядом... Случайность? И почему именно сегодня опоздали ребята, которые всегда появлялись у моста вовремя? Почему? Судьба? Если это судьба, значит, так тому и быть.

Стейскалова принесла кофе. Наклонившись, она обхватила Маковеца за плечи и чуть приподняла, чтобы он смог пить. Она не забыла, что когда-то он был влюблен в нее. Теперь она обнимала его за плечи, но в прикосновении ее чувствовалось сострадание и нежность, будто мать помогала маленькому сыну. Маковец припомнил, как пытался ухаживать за ней, но все его попытки разбивались о ее застенчивость. О том, что она старше его, он совсем не думал. Он часто поджидал, когда она пойдет в деревню за покупками, и однажды даже помог ей нести тяжелую сумку до самого Вальдека. В дороге она почти все время молчала, на вопросы отвечала односложно, не поднимая глаз, а когда он попробовал взять ее за руку, она так резко вырвала ее, что он ни на что больше не осмелился. Потом ее неприступность надоела, ведь в деревне было полно девчат. Таможенник злился на себя за то, что влюбился в замужнюю женщину, и даже перестал ходить на станцию, хотя до этого бывал там довольно часто. Приятели смеялись над ним. Подумать только — Стейскалова! Эта тихоня, у которой взрослая дочь! Вот если бы он увивался за дочкой, его бы поняли, но за матерью, за женщиной, которой скоро сорок... Да, но он никогда не ощущал разницы в возрасте. Она казалась ому девушкой.