Александр Щелоков - Жаркие горы

— Ладно! — Капитан похлопал солдата по спине. — Ни пуха тебе, ни пера, рядовой Максюта.

— Иду к черту, — усмехаясь, ответил солдат. — Куда денешься. Иду к духам.

Ванин подошел к Морозову:

— Ну а ты как?

Солдат смущенно замялся:

— Не знаю, товарищ капитан, что сказать.

— Скажи самое главное.

— Я?.. Я побаиваюсь.

— Я тоже, — признался капитан. Встретил недоверчивый взгляд солдата. — Не веришь? Нет? Зря! Только мне труднее, чем тебе, Морозов. Ты посетовал ротному, а я кому?

— Вы шутите.

— Какие уж тут шутки! Знаешь, музыку перед делом слушать не могу. Заиграет радио, а у меня вот здесь, — капитан подсунул свой большой кулак под подбородок, — комок. Не проглочу.

Солдат смотрел на ротного с нескрываемым удивлением. Не потому, что не верил, будто у того могут быть чувства. А потому, что тот так свободно говорил о вещах, которые не принято открывать другим. Обычно каждый со своими страхами предпочитает оставаться один на один, стараясь не выдать их товарищам, если они сами вдруг не выплеснутся наружу срамными поступками.

— Что же вы делаете?

— Готовлюсь, мой друг. Ночью посты проверяю. Все равно сна нет. Как подумаю, что может быть, — аж пот прошибает.

— А в бою?

— Э, Морозов! В бою я уже ни о чем не думаю, кроме дела. Тут по-нашенски: либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Еще отец так учил. Он у меня в погранвойсках служил. С бандами тоже дело имел. Что такое долг и честь, в нашей семье мужики знают крепко.

— Можете надеяться, — сказал солдат с упрямой ноткой в голосе, — Морозовы тоже знают.

— Вот и договорились. Главное, ребята, работайте с разумом. Думайте, прежде чем шевельнуться. Ясно?

Через пять минут, получив последние наставления, дозор направился под черные стены ущелья.

Река и дорога здесь соседствовали с незапамятных пор. Они то сближались, то, вроде бы надоев друг другу, разбегались. И опять-таки лишь для того, чтобы вновь сблизиться.

Там, где скалы сдвигали крутые плечи, дорога подходила к самому краю потока, и ветер, срывавший с гребней брызги, забрасывал их на солдат.

На скалах лепились пятна лишайников. Местами поток перекрывали могучие глыбы, сорвавшиеся с круч. Большинство этих глыб вода обработала, обкатала до блеска, но были и свежие, остроугольные, оторвавшиеся от массивов каких-нибудь двадцать — тридцать лет назад. Они пугали своей необтесанностью и ненужностью. Вода возле них вела особенно свирепую игру, бушевала с утроенной силой. Она билась о камни, расплескивалась яростно во все стороны и даже на дороге оставляла непросыхающие лужи.

Разведчики продвигались шагах в двух один от другого, держа автоматы на изготовку.

Тропа тянулась под скальным навесом, то скрываясь за камнями, то снова выбегая из-за них. Под ногами шуршали угловатые ломкие камни. Идти было тяжело. У крутого поворота, не выходя из-за уступа скалы, Морозов поднял бинокль. Взору открылась картина дали, полная дикой первозданности. Над речным потоком громоздились мрачные кряжи, пересыпанные огромными обломками скал. Темный провал ущелья курился светлой дымкой. Справа от дороги, словно бастион, высилась каменная пирамида. Очертания искусственного оборонительного сооружения ни с чем нельзя было спутать.

— Пульни-ка, — сказал Морозов Максюте. — Что-то не нравится мне эта картинка.

Грохнул выстрел. В безбрежности гор он не казался оглушительным. Эхо, отраженное от ближайшей скалы, возвратилось негромким хлопком.

И вмиг каменная пирамида замерцала белым огнем.

— Точно. Пулемет, — сделал вывод Максюта. — Сидит, гад.

Он снова поднял автомат и послал еще одну пулю вдоль дороги. И опять клепальным стуком ответил душман.

— Похоже, один, — предположил Морозов.

— А на кой шут здесь лишний народ, — изрек Максюта. — Тут и один дух справится, будет год роты держать. Абы патроны да харчи были.

— Надо его выкурить, — сказал Морозов. — Пока наши не подошли.

— Может, все же подождем?

— Пока ждать будем, духи могут тоже подойти. Надо брать, пока там один.

Пулеметчик занял позицию — лучше не выбрать. Он примостился в груде валунов, и теперь вся узкая тропинка простреливалась насквозь. Побеги по ней крыса, и ту снять выстрелом не составит труда.

Зная свои преимущества, душман всячески их демонстрировал. Пустит по дороге две-три пули, сметет пыль и замолчит. Потом для острастки кинет очередь по воздуху, в полуметре над дорогой, и опять умолкнет.

— Здесь мы с тобой и ляжем, — сказал Максюта мрачно. — Против лома нет приема.