Александр Щелоков - Жаркие горы

Щурков пришел в себя, не понимая, где он и что с ним. Дернулся, пытаясь встать, но чья-то твердая рука прижала его к земле.

— Лежи, голубчик, лежи, — произнес деревянный голос. — Все хорошо. Главное, не дергайся.

— Доктор? — спросил Щурков, узнавая Морякина.

— Я, голубчик. Я. Ты только лежи.

Приподняв голову, Щурков огляделся. Он возле того же куста, где и упал. Рядом с ним, бледный, с заострившимся кончиком носа, лежал рядовой Авакян. Над ним, склонившись, хлопотал санинструктор Сальников.

— Жив он? — спросил Щурков, облизав пересохшие губы.

— Жив, — ответил Сальников. — Все в порядке. Только больно кровистый.

Услыхав разговор, Авакян шевельнулся. Слегка, на самую малость, приоткрыл глаза и, тяжело шевеля губами, прошептал:

— Товарищ капитан… мой автомат… цел?..

Щурков поначалу даже не понял, о чей речь, настолько неожиданно прозвучал вопрос. Наконец, уразумев, что беспокоило Авакяна, он тронул его лоб рукой. Успокоил:

— Лежи спокойно, Шаген. Все цело. Все. Кроме вот тебя.

— Я ничего… — силясь улыбнуться, шепнул солдат. — Вы только автомат… поберегите. Очень прошу…

— Хорошо, сынок. Побережем.

Подошли санитары. Хотели положить Щуркова на носилки.

— Отставить! — поднял голос капитан и повернулся к Морякину: — Помогите мне сесть в машину. Потом долечусь. Потом.

Морякин дал знак санитарам, согласно кивнув.

Ротного на руках донесли до бэтээра. Подтянувшись, он занял привычное место.

Курбан, высунувшись из люка, с тревогой смотрел на командира, но ни о чем не спрашивал.

— Вперед! — сказал Щурков. И добавил: — Только ты не гони, казаче.

Бэтээр осторожно двинулся с места. Размеренно мельтеша роторами, над ними прошла вертолетная пара. Скрылась за горбатым кряжем.

Минуту спустя глухой протяжный грохот прокатился над скалами. Дрогнула земля. Раз, второй…

— Товарищ капитан! — закричал Курбан весело. — Хорошо работают вертушки! Там перья вверх полетели.

Со стороны Дарбара над долиной взвились три ракеты красного дыма. Лопнув в высоте, они распахнулись клубящимися султанами.

— Наши! — облегченно воскликнул Щурков. — Смотри, Курбан, в оба! Опрометчиво не палить!

В это время со стороны Жердахта в долину Ширгарм уже втягивалась огромная колонна. Впереди шел бэтээр с солдатами царендоя. За ними, наполняя окружающий мир гулом моторов, двигались работяги ЗИЛы, терпеливые «татры».

Шли бортовые машины, самосвалы, цистерны, фургоны, трейлеры.

Шли на Дарбар.

Шли, утверждая силу и неодолимость новой, открытой для страны гор жизни.

Среди каменистых взгорий вьется унылая дорога афганской глубинки — рах. Она то сбегает пыльной колеей с откосов, то лентою серпантина взбирается на сыпучие кручи, лепится к скальным стенкам, пробивается через узости теснин, чтобы выбраться на простор плодородной долины и вольно бежать вдоль арыков — джоев — до новых линий хребтов, круч и скал.

Кто пробил этот путь первым? Сколько ног и копыт ударило за веки вечные по твердому камню, пока на нем не появились первые признаки торного раха? Кто знает? Кто ведает? Кто может ответить?

Вот семенит по дорожной ленте долготерпеливый маркаб — афганский ишачок-вездеход. Надежный друг и незаменимый помощник крестьянина-бедняка, равно пригодный к работе в степи и в горах. За маркабом бредет пахгозар — пешеход. Бородатый чалмач шествует, заложив за спину посох, закинув на него натруженные руки. Движется мерно, не торопясь. Да и куда спешить? Поспешишь — людей смеяться заставишь. Тише будешь шагать — дальше уйдешь. Бежать захочешь — ненароком споткнешься…

Так, оберегаемый тысячевековой мудростью, движется лахгозар к своей цели неторопливо, но неудержимо.

По той же дороге, нагоняя пешехода, следующего за своим ишачком, поднимая белесую пыль до самого неба, проносится могучий грузовик — лари. Проносится и исчезает за поворотом, оставив после себя как воспоминание оседающую на камни пыль и запах вонючего перегара.

И вроде бы ничего не случилось, не произошло. Обычная для нас картина — случайная встреча на дороге. Дело будничное, привычное. Так, пустяк.

Между тем — о, где вы, мудрецы и философы! — случилось и произошло весьма удивительное.

В один и тот же временной миг, коснувшись, но не потревожив одна другую, промчались и разминулись две разные эпохи, два разных мира, две цивилизации различного измерения.

Не верите? Тогда у человека, сидящего за баранкой лари, в традиционной шапочке он или в обычной чалме, спросите, куда держит путь на своей машине. И он даст ответ, который ничем нас не удивит. Ответ человека двадцатого века: «Еду из Кабула в Джалалабад. Надеюсь, скоро доберусь».