Александр Щелоков - Жаркие горы

Уже дважды сержант замечал затаившихся в кустарнике духов и дважды поставил им точку из автомата.

Усталость, усугубляемая первоминутным волнением, уже прошла. Он втянулся в ритм атаки, и нервная дрожь сама собой прекратилась.

Теперь Синяков двигался с большей уверенностью.

Колючки корявого кустарника — шиповник, что ли? — царапали руки, лезли в лицо, но он шагал напрямик, даже не пытаясь искать удобный проход в этом сплетении цепких ветвей.

Впереди он заметил кривое дерево, стоявшее у самой реки. Понял, окажись он там — позиция позволит одному прикрыть весь берег.

Синяков ринулся вперед, прибавив скорость.

Как назло, кустарник кончился. Открылось голое пространство, усыпанное галечником. Пришлось ползти.

Локти, колени то и дело торкались в острые закраины угловатых камней, но он не сдвигал их с дороги, даже если мог, — не было времени возиться с такой ерундой.

Сержант упорно полз напрямик, зная, что надо спешить, что он выиграет, если быстро окажется у кривого дерева.

Позади его раздался озорной выкрик Васькова:

— Коля, друг, не топорщи гуз! Влепит дух блямбу в дуплю, весь вид испоганит!

Кто-то из оставшихся сзади громко, почти исступленно загоготал.

Синяков на миг задержался, перевернулся на бок, чтобы увидеть товарищей, и крикнул в ответ:

— Попридержи язык, Васек! Не оторвало бы!

В это время справа спереди по нему ударили звонкие автоматы. Опустив голову, Синяков подтянулся к большому круглому камню, который нащупал рукой.

Несколько пуль цвикнули над ним, словно сработал модный городской квартирный звонок, щебечущий под птичку.

Когда автоматы стихли, Синяков поднял голову и замер. Во рту пересохло. Все это время он прятался, подгребая к себе боевую часть неразорвавшегося реактивного снаряда. Когда и как он попал сюда — не известно. Упал и лежал как колода, постепенно ржавея. Николай, не глядя, подтянул его к себе и коротал обстрел, ощущая полную безопасность. Надо же!

Немного погодя он вскочил, рывком одолел метров десять и оказался у небольшого горбатого выступа речных наносов. Здесь-то и взялись за него духи всерьез. Судя по всему, его заметили и теперь били прицельно.

Сержант слышал, как пули ударяли в камень над ним с тупым звуком, будто кто-то бил палкой по сырому песку.

Его так и подмывало вскочить, отбежать, перекатиться в сторону, но он понимал, что все эти броские киноприемы в данной ситуации ничего хорошего не дадут. Сейчас только хилый бугор да серый камень прикрывали его от прямых попаданий. Лишись он укрытия, и духи свое возьмут сразу. Они не промахнутся.

Автомат неожиданно застучал совсем рядом, чуть правее его. Кто-то из солдат перескочил открытое пространство и оказался за валуном, который позволял встать во весь рост.

Синяков ощутил волну радости. Не зря все же они занимались в дни, свободные от походов. Не зря! Тяжело в ученье, куда тяжелей в бою. Но если знаешь реальные трудности, как-то смелее принимаешь их на плечи, чем если бы они обрушились на тебя внезапно.

«Сейчас духи уйдут», — решил Синяков.

Он подобрал длинную каменную сосульку, надел на нее каску и стал осторожно приподнимать над укрытием.

Выстрел с той стороны грянул внезапно. Каска глухо ухнула и, отброшенная ударом, покатилась в сторону. Синяков тихо выругался. Надо же так сглупить! Теперь придется лежать, пока не стихнет перестрелка.

С противоположной стороны реки дробно рассыпался гулкий стук двух десятков автоматов. Отстукав, они смолкли.

— Духи сдаются! — закричал позади Синякова горластый Васьков. — Смотри в оба, ребята!

Синяков встал и пошел поднимать свою каску. Она лежала торчком, застряв между двух камней. На крутом боку ее темнела глубокая вмятина.

— Что, Коля, — сказал, подходя к Синякову, ефрейтор Квасов, — казенное имущество калечишь?

Держа автоматы на изготовку, ребята стали прочесывать кустарник.

К майору Полудолину, еще не остывшему от горячки схватки, подошел лейтенант Максимов. Сдвинул каску на затылок, вытер рукавом мокрый лоб. Доложил уныло:

— Все, товарищ майор, двадцать два духа сложили оружие.

— Почему такой хмурый? — весело спросил Полудолин. Он еще не знал, что командиру после боя, не выслушав всех докладов, радоваться преждевременно. Нужно уметь сдерживать чувства, даже если они и переполняют тебя.

— Ефрейтора Глазова убили, — доложил Максимов. — Наповал.

— Где? — спросил Полудолин.

Настроение враз померкло. Тупое, сонное безразличие захлестнуло сознание. Только усилием воли Полудолин заставил себя сдвинуться с места.