Вячеслав Демченко - Торпеда для фюрера

— То есть? — также безразлично, дескать: «простите, не совсем понял?», переспросил Карл-Йозеф.

— Мне показалось, во время разбора ошибок… — Подумав немного, Дитрих-Диц поправился. — Во время раздачи розг в связи с обнаружением и уничтожением большевиками секретной базы 30‑й флотилии Розенфельда… — Он сделал паузу, морщась на горячую смолистую жидкость в чашке, будто только теперь и обнаружил, что под рукой нет обычного стакана холодной воды. — Мне показалось, что ваша «абвершелле» [39] Армейский отдел контрразведки. как-то не слишком посвящена в тонкости ваших взаимоотношений с русской разведкой?

— Вот вы о чём, — легкомысленно отмахнулся гауптштурмфюрер: мол, право пустяки. — И поэтому тоже, дорогой Дитрих, я хотел бы, чтобы мы продолжили с вами комбинацию, так нелепо прерванную этой весной.

— Потому что я… э… несколько в курсе? — поднял выгоревшие белесые брови Габе.

— Потому, что вам тоже есть чем удивить если не абвер, едва ли это их заинтересует, то «родословную» бухгалтерию «СС», куда вы так рвётесь перейти, — ощерился плотоядной улыбкой Бреннер, с семейным радушием приглашая штурмбаннфюрера в пекло.

Габе чуть приподнял брови, изображая некое непонимание.

— Кстати, не самый благоразумный выбор, — продолжил Бреннер, как ни в чём не бывало. — В последнее время элитой нации сплошь и рядом затыкают самые опасные дыры Восточного фронта. Так что, если вы рассчитываете на мистические парады в замке Гиммлера или на молниеносную карьеру, то рассчитывать можно только на последнее. Однако, боюсь, что, в лучшем случае, это будет «блицкриг» по трупам старших товарищей, — словно забыв о грозном намёке, увлекся Карл-Йозеф.

А командир армейской зондеркоманды Geheimefeldpolizei Дитрих-Диц Габе, и без того, — не в пример бравым Den jungen Idioten [40] Молодцам. из СС, сутулившийся после долгих лет карьерного забвения в криминальной полиции Дрездена, — осунулся окончательно. Ему едва удалось удержать фаянсовую чашку в заплясавших пальцах: «Откуда? Откуда он знает?».

Карл-Йозеф словно теперь только вспомнил о том, какого страху между делом навёл на штурбаннфюрера, и сам прояснил этот вопрос:

— И, кстати, Дитрих, растолкуйте наконец своим подчинённым, куда и по какому вопросу следует стучать на своего командира. А то с «моральным обликом» — в контрразведку? Впрочем, их можно понять. Я и сам, случается, путаю, кто за кем следит. Такая неразбериха с тыловыми и оккупационными службами. А вам, я гляжу, как будто, нехорошо?..

Оккупированный Крым. Район Феодосии

Стороной прошли Керчь, которую, впрочем, и определить-то можно было, разве что, по серебристой чешуе в заводи бухты — немец соблюдал светомаскировку с не меньшим рвением, чем тыловые энкавэдэшники в Туапсе, готовые во всяком, кто закурит в кулаке, заподозрить шпиона-сигнальщика.

Несмотря на флегматический речитатив двигателя, равномерный шорох встречного ветра и убаюкивающее покачивание штурманской «люльки», в сон не тянуло. И не потому даже, что, тошнотворно проваливаясь, «небесная двуколка» безбожно пересчитывала все выбоины и ямы воздушных дорог. И не потому, что летели над вражеской территорией, и глухую августовскую ночь то и дело вспарывали хрустально-синие столбы прожекторных лучей. Отчего-то его волновала близость этой девчонки, вот этой, в летчицком шлеме, чей кожаный затылок сейчас покачивался впереди Войткевича. А он живо представлял себе её личико, заострённое кожаными клапанами «в сердечко», с упрямыми карими глазами, фантастически оттенёнными резиной очков, с нижней губой, поджатой в ученической сосредоточенности.

Сколько, казалось, их было уже за эти три года — иных, не довоенных девчат, так редко пахнущих духами и так часто кровью потерянных медсанбатов, портянками многодневных маршей, конским потом, бензином и машинным маслом военной техники… Разных. Суровых, готовых впрячься в упряжку артиллеристского орудия без всякой некрасовской патетики; по-матерински заботливых в свои неполные восемнадцать; жалостливых ко всякому: «А ну-ка завтра убьют…», и слепорожденных комсомолок: «Что вы, товарищ лейтенант? Война ведь».

И то правда: «У счастливчиков любовь кончается триппером, у тебя она кончится смертью». Причем, её же первую и убьют, как только побежит впереди оробевших мужиков на танки, бултыхаясь в сапогах не по размеру: «Впёред, товарищи, за Сталина!»