Борис Зубавин - Было приказано выстоять

При выезде из леса машину остановил патруль.

Лабушкин хотел было поддать газу, чтобы проскочить мимо, но Береговский не разрешил.

Подошел фельдфебель. Один из патрульных, видать самый дотошный, решил поглядеть, что в кузове.

Фельдфебель, щелкнув каблуками, спросил, кто и куда едет и не заметили ли они чего-нибудь, проезжая по лесу.

— Обер-лейтенант Фандрих, — небрежно ответил Береговский. — Везу разведчиков. Ночью идем в тыл к русским. Пришлось некоторым облачиться в их форму. А на дороге замечен обоз, который мы только что обогнали.

— В лесу скрывается большая группа диверсантов, — сказал фельдфебель.

— Глупости, — ответил на это обер-лейтенант. — Если бы там в самом деле скрывались диверсанты, мне, пожалуй, не пришлось бы сейчас разговаривать с вами, не так ли?

— Скоро все выяснится, — важно сказал фельдфебель. — Началась проческа всего массива.

Тем временем патрульный, приподняв брезентовый полог, увидел сидящих возле самого борта двух солдат: огромного рыжего и черненького стройного, по всей видимости новобранца. Сзади виднелось еще несколько человек, один из них был в белом маскхалате, остальные в шинелях. Они лежали на полу, видимо, спали.

Сидящие в машине молча, недружелюбно глядели на патрульного. Тому стало неловко под их пристальными, страшно жгучими взглядами, и, чтобы как-нибудь сгладить то неприятное впечатление, которое он, очевидно, произвел на них, патрульный вскинул руку и бодрым голосом сказал:

— Хайль!

— Хайль! — простуженно прохрипел в ответ рыжий. Новобранец нахально засмеялся, а когда машина тронулась, прощально помахал рукой.

…Они до вечера носились на грузовике по фашистским тылам. Они видели танковые части, укрытые на опушках леса, передвижение пехоты и артиллерии, подвоз горючего и боеприпасов, и Береговский все это старательно заносил на карту, лежавшую у него на коленях.

С наступлением сумерек они загнали машину в чащу, разломали мотор и, забрав пленного, тронулись к переднему краю, а несколько часов спустя, благополучно миновав вражеские траншеи, уже стояли в своих окопах, радостные и счастливые, окруженные своими людьми, крепко наперебой пожимавшими им руки.

И всем смотревшим на них казалось, что то, что они совершили, — совсем не страшно. Происшедшее с ними за эти дни в тылу фашистов выглядело в их рассказах так обыденно и весело, точно никто из них ни на минуту не подвергался никакой опасности.

Когда летом сорок третьего года на Орловско-Курской дуге происходило одно из величайших сражений, мы стояли в лесах и болотах Смоленщины и в сводках Совинформбюро сообщалось, что у нас ничего серьезного не происходит, только поиски разведчиков да ружейно-пулеметная и артиллерийская перестрелка. Получалось такое впечатление, будто у нас в лесу очень тихо и спокойно, и мне порой становилось обидно, что про нас так пишут, потому что покоя-то мы как раз и не видели, особенно по ночам. Правда, когда начинало светать, на всем переднем крае сразу наступала тишина, кончались постоянные небольшие стычки с врагом и за фашистскими окопами в основном оставались следить только артиллерийские наблюдатели, дежурные пулеметчики да снайперы, которые иногда одиноко, скупо постреливали.

Я ложился спать часа в четыре утра, когда поднималось солнце и стихала ночная перестрелка, и просыпался часов в десять. Ко мне приходил старший лейтенант Никитин, командир поддерживающей нас артиллерийской батареи, опытный офицер, призванный из запаса, немного нервный и грубоватый, но в общем-то человек незлобивый. Его длинностволые пушки стояли километрах в трех от переднего края, на лесной полянке, а сам он жил у меня в овраге вместе со своими разведчиками.

Наш участок клином вдавался в позиции противника, имея на флангах лишь огневую связь с соседними ротами. Фашисты простреливали нас с трех сторон.

К нам можно было пройти только ночью: сзади окопов лежала голая, как колено, луговина, и фашисты внимательно следили за ней. Мы с Никитиным держали оборону на этом участке четвертый месяц, за все время бывали в тылу только раза три, не больше, и Никитин очень огорчался, что без него на батарее, наверное, творится черт знает что. Всех, кто бы к нам ни приходил, он непременно расспрашивал, не ходят ли его артиллеристы за ягодами, потому что к тому времени в лесу поспело много малины. Командирам огневых взводов Никитин язвительно говорил по телефону: