Борис Зубавин - Было приказано выстоять

Они разломали шалаш, забросали его снегом и тронулись в путь.

Скоро провода вывели их к поселку, буквально кишевшему гитлеровцами.

Разведчики переглянулись. Лабушкин сдвинул шапку на затылок, подмигнул, и все улыбнулись ему.

— Настоящее змеиное гнездо, — сказал Габлиани.

— Доброе местечко, — в тон ему деловито поддакнул Койнов.

Они залегли на опушке леса и уж больше не спускали с поселка жадных глаз в течение всего дня.

Было установлено следующее: в поселке восемь жилых и пять нежилых, очень больших, построек, и все они заняты войсками. В новом, под зеленой крышей доме, по всем предположениям, должны были жить офицеры, поэтому каждый входивший в этот дом и выходивший оттуда человеке брался разведчиками на специальный учет. Поселок имел очень сильную противовоздушную оборону. Насчитали десять зенитных пушек, установленных в специальных окопах. Очевидно, весть о том, что прошлой ночью на одну из деревень был совершен налет и уничтожены автоцистерны с горючим, уже дошла и сюда: поселок охранялся усиленным нарядом патрулей. Уточнили, что патрули, кружившие вокруг поселка, встречаются через каждые пятнадцать минут и вновь расходятся.

Ровно в семнадцать ноль-ноль — Рябов засек по часам — к крыльцу офицерского дома был подан легковой автомобиль, и минут пять спустя в него сели два офицера (Габлиани уверял, что это были генералы, Лабушкин назвал их полковниками) и укатили в направлении на северо-запад.

Полчаса спустя из того же дома вышли еще два офицера (Лабушкин, сплюнув, сказал: «Оберы») и, пройдя весь поселок, скрылись в воротах крайнего дома.

Дальнейшие события развивались так: оставив Габлиани, Койнова и Лабушкина на прежнем месте — они должны были в случае неудачи прикрывать отход, — Рябов и Береговский поползли к поселку. Возле тропы, по которой кружили патрули, разведчики подождали, пока те прошли мимо них, потом стремительным броском пересекли тропу, перевалились через забор в огород, подобрались к дому.

На крыльце сидели двое, курили. Береговский прислушался.

— У нас очень хорошо шла торговля подержанными вещами, — неторопливо с сожалением рассказывал один. — У отца была довольно значительная прибыль. Во всяком случае у меня всегда было на что выпить кружку-другую пива в подвальчике фрау Генке.

— И ты думал, что это будет продолжаться вечность? — спросил другой. — Мы будем здесь добывать тебе подержанные вещи, а ты будешь, развалясь, попивать пиво в подвальчике фрау Генке? Добудь сам теперь. Во всяком случае я тебе гарантирую, что ты долго не увидишь ни подвальчика, ни краснорожей Генке, ни своей лавочки. — Он зевнул. — Пойдем лучше спать.

— Я боюсь, что офицеры скоро вернутся.

— Они придут не раньше утра или пока не нажрутся водки до икоты. Пойдем. Со мной ты не пропадешь.

Бросив папироски, они поднялись и вошли в дом.

— Ну? — нетерпеливо прошипел Рябов, толкнув локтем Береговского.

— Офицеров дома нет. Пьянствуют. А эти холуи, — Береговский понял, что на крыльце сидели денщики, — пошли спать. — Он помолчал и добавил: — Лавочники, мародеры. — Он сказал это потому, что с лавочниками и мародерами ему в случае чего было легче разделываться, чем с простыми рабочими парнями.

— Придется ждать, — отозвался Рябов. — Только, как думаешь, где? Здесь или в дом пойдем?

— А что мы здесь будем зябнуть, — сказал Береговский. — Пойдем на квартиру. Потом офицеры могут с радости, что встретились с нами, шум поднять. Нехорошо. Мы же скромные люди.

— Я тоже так думаю. В доме будет меньше шума.

Они взошли на крыльцо, распахнули дверь. Денщики, только было устроившиеся на ночлег, вскочили с постелей, вытянулись во фронт.

— Скажи, какой почет, — пробормотал Береговский.

Секунду спустя, сидя верхом на одном из денщиков, он видел, как Рябов уцепил другого за горло своими ручищами…

Они успели обшарить весь дом и собрать много всяких бумаг, когда на крыльце послышался топот.

На нетвердых ногах вошли в дом офицеры. Один еще с крыльца стал звать денщика. А другой, идя за ним следом, икая, рассказывал:

— Этот старый идиот… смешон… как свинья… Он не говорит, а хрю… — и рассказчик хлопнулся на пол, простонал, затих…

Рябов лежал, давил всем своим могучим телом, крутил руки другому, совершенно обалдевшему от случившегося. Офицер не мог понять, что с ним происходит, а когда сообразил, во рту у него уже торчал плотно скрученный жгутом носовой платок. Его поставили на ноги, и кто-то не то участливо, не то насмешливо спросил на чистом немецком языке: