Владимир Першанин - «Зверобои» против «Тигров». Самоходки, огонь!

Дорога из деревни была блокирована самоходкой Чистякова и «тридцатьчетверкой» с заклиненной башней. Водитель грузовика гнал по малонаезженной тележной колее. Танки Сенченко и Кочетова азартно били по нему, но мазали – водитель умело крутил виражи. Серов тормошил младшего лейтенанта:

– Давай и мы врежем!

– Сенченко сам справится, да и снарядов мало. Тимофей, спускайся, а то мы, как монумент, на виду.

– Уйдут ведь гады, – гнул свое Серов.

Но гады не ушли. Один из танковых снарядов взорвался под задним бортом грузовика. Вынесло задний мост вместе с колесами, разнесло борт. Из кузова выскакивали фигурки в серо-голубых френчах, разбегались, тащили на себе раненых.

Кто-то замешкался. Новый взрыв разнес грузовик, вспыхнул бензин. В огне ворочался солдат, пытаясь подняться. Помочь ему было некому. Танк с заклинившей башней тоже взобрался на бугор и стрелял из пулеметов по мелким кучкам и одиночным фрицам, покидавшим деревню.

– Командир, воздух! – крикнул Серов.

Четверка «фокке-вульфов» на высокой скорости пронеслась над деревней, сбросила несколько бомб. Два истребителя пошли на самоходку и танк, которые катились с холма под защиту дубовой рощи на окраине. Бомбы взорвались в стороне, зато многочисленные пушки, как отбойным молотком, ударили по обеим машинам.

Даже когда спрятались в дубняке, истребители-штурмовики назойливо прошлись раза три, повторяя атаку. На землю летели срезанные ветки и молодые деревца, по броне оглушительно хлопали 20-миллиметровые снаряды и пули.

– Резвитесь… резвитесь, – нервно ворочал рычагом Тимофей Лученок. – Нарветесь на наших…

Собрались у окраины под защитой огромных тополей. Чистяков связался с Пантелеевым, доложил о результатах боя.

– Ну и не телитесь. Гоните к назначенному месту, – приказал командир батареи.

Сведения о подбитых немецких машинах и раздавленных пушках он словно пропустил мимо ушей.

– Подождите, дайте с коробочками разобраться. Почти все повреждены! – кричал в отчаянно трещавшую рацию младший лейтенант.

– Все не слава богу. Быстрее разбирайтесь.

Молодецкого удара по никому не известной деревеньке Сухая Терёшка явно не получилось. Опорный узел в основном уничтожили, сумели уйти менее половины гарнизона. Но, как всегда, немцы наносили крепкие удары.

Рота капитана Сенченко, вернее, ее остатки, представляла удручающее зрелище. На ходу остались всего три танка. У одного из них не вращалась башня, а экипаж старшины Кочетова был сплошь контужен. Лобовой удар повредил систему наводки орудия. Кроме того, треснуло одно из колес, и его срочно меняли с помощью других экипажей. Башнер-наводчик, едва не главное лицо в экипаже, от которого зависела меткая стрельба, лежал среди раненых.

Вначале мелкие раны не внушали опасения, но вскоре лицо опухло, посинело, а глаза превратились в узкие щелки. Сам Кочетов с перевязанным плечом лежал рядом с машиной и жадно пил холодную воду из фляжки. Сумеет ли он дальше воевать, неизвестно.

«Тридцатьчетверка», которая сопровождала самоходную установку Чистякова, лишилась командира. Гусеницу натягивали под огнем противотанковой пушки и пулемета. Двое танкистов были ранены, а снаряд, ударив в моторное отделение, вызвал повторный пожар, который с трудом потушили.

Танк притащили на буксире, осмотрели и пришли к выводу, что без ремонтников не обойтись. Но самой острой проблемой стали раненые. Их лежало и сидело в тени тополей человек двадцать пять. Санитары наложили перевязки, шины на пробитые руки-ноги, но половине требовалась срочная медицинская помощь.

Обгоревший танкист, не находя себе места от боли, вышагивал, растопырив сожженные до костей руки. Ему наливали спирта, он затихал, но, посидев немного, снова вскакивал.

– Когда в санбат повезут? – повторял он.

Трое-четверо лежали без сознания, изредка приходя в себя. Парнишке – десантнику лет семнадцати – оторвало ступню. Он весь покрылся нездоровым румянцем, стонал и вскрикивал. Спирт, который ему давали, чтобы облегчить боль, в парня не лез. Его сразу начинало рвать.

Сносили убитых и складывали в ряд. Экипажи возились с повреждениями. Чистяков и Лученок забрались под самоходку и рассматривали закопченное днище. Тимофей ковырнул монтировкой, сверху посыпалась окалина и отвалился сгоревший кусок металла.