Нгуен Тяу - Выжженный край

Решение оставить мальчика — пусть оно с первого взгляда могло показаться даже в чем-то жестоким — он принял еще до возвращения сюда. И решение это само по себе было достаточно важным, потому что, если задуматься, не такой уж это был частный случай — нет, это была объективная сложность, с которой стране так или иначе, но придется столкнуться после войны. Суровая объективность эта ставила каждого, кто попал в ситуацию, сходную с той, в какой оказалась матушка Эм, перед выбором: наступила пора определить свое отношение ко многим очень серьезным вещам. Так же случилось и с ним, с Хьеном, в то утро на песках Тхуанана. Тогда-то, вплотную столкнувшись с необходимостью выбора, он и решил окончательно, как поступить с этим ребенком.

Хьен хорошо понимал: раз он привел сюда Шиня, матушка Эм рано или поздно дознается, кто этот мальчик, — в деревне скрыть что-либо трудно. Однако он верил, что у нее достанет и мудрости и великодушия, чтобы, все рассудив, понять: перед таким испытанием оказалась не только она, но и все, вся страна после тридцати лет войны.

— Ох, и заварил же ты кашу! — укоризненно покачала головой Кук. — Ты разве не знаешь, что Эм подробно рассказали про то, как погиб Нгиа? — И, помолчав, добавила: — Сейчас у нас один только выход: как можно дольше скрывать, откуда взялся этот мальчишка…

— Мы ей сказали, что он потерялся, отстал от родителей.

— Ну конечно, а что тут еще можно придумать!

— Только все это до поры до времени, весь этот обман… — ответил Хьен.

Жар у Шиня держался несколько дней, но благодаря неусыпным заботам и матушки Эм, и Кхой он наконец стал поправляться.

Много забот и хлопот принес с собой в дом этот четырехлетний малыш, и не только хлопот, но и сложностей. Начать с той же тетушки Кхой — она с первых дней, едва Шинь поправился и начал вставать, возненавидела его. Хотя, пожалуй, сказать «возненавидела» было бы слишком сильно, скорее просто невзлюбила. Но теперь она только и делала, что целыми днями изливала свое недовольство, и больше всего почему-то доставалось ее собственным внукам. «О господи, — ворчала она, — только и знаешь, что с вами тут крутиться! Кормишь вас, поишь, а ждать хорошего все равно не приходится, в мамочку свою удались, такие же неблагодарные!» Отругав их, она принималась за матушку Эм: «И ты тоже хороша, всю себя на подкидышей положила, здоровья своего не жалеешь, о себе совсем позабыла, одну подобрала — мало было, теперь с этим приспичило нянькаться! Всех не пережалеешь. Тут своим-то рты напихать нечем!»

Обычно тихая и незлобивая, она стала совсем неузнаваемой — колючей и ядовитой, точно ее кто-то сглазил. Началось все еще раньше, с пришедшего вдруг нежданно-негаданно письма от дочери — та писала из Биньтуи, провинции на юго-востоке, куда раньше американцы хотели переселить из этих мест всех, чтобы превратить Куангчи в сплошную «белую зону». Первые дни тетушка Кхой просто места себе не находила от радости. Словно бальзам на душу были ей слова дочери об искреннем раскаянии — та сетовала, что до сих пор плохо исполняла свой дочерний и материнский долг, и умоляла ее простить, клялась и божилась, что в самом скором времени непременно приедет проведать любимую мамочку и дорогих малышей. Но с того дня миновало уж больше месяца, а дочь и не думала здесь появляться и на письма, что одно за другим ей отправляли, не отвечала. Теперь Кхой из себя выходила от злости и гнев свой срывала на внуках — с утра до ночи разносились по дому ее брань и брюзжанье. Дети, и без того невеселые, давно не видавшие родительской ласки, теперь сделались и вовсе запуганными. Вспышки гнева тетушки Кхой угнетали даже матушку Эм. А теперь ко всем бедам прибавилось еще и появление Шиня.

Сегодня он наконец впервые поднялся и сел на деревянном топчане, едва возвышавшемся над землей, — это на нем спали обычно То и матушка Эм.

Было утро. По непривычной тишине — не было ни обычного уличного гула, ни автомобильных гудков — мальчик понял, что он далеко от дома, в каком-то совсем незнакомом месте. Первое, что он ощутил в этом прежде неведомом ему мире, был заманчивый запах — пахло фо, похлебкой, и мальчик тут же вспомнил о Тханге. Он посмотрел на заботливо склонившуюся к нему старую женщину, вспомнил, как вчера она накормила его вкусным супом, и решил, что это, должно быть, мама Тханга. Тогда он стал, не стесняясь, ее разглядывать, и она ему не очень понравилась, потому что была некрасивой, морщинистой и бедно одетой. Раньше он таких никогда не видел, только по телевизору, если показывали, как что-то горит и взрывается, — там точно такие старушки куда-то бежали, таща на себе коромысла с корзинами…