Нгуен Нгок - Страна поднимается

— Эх, — говорили они друг другу, — для солдат не то что десять, а и все двадцать дней отработать не жаль!

Нуп все мечтал: хорошо, если бы отряд остался здесь насовсем. Пусть убедится народ: страна наша сильна, и все в ней идет правильно. То-то было бы здорово!

…Но счастливые дни, как вода в речке Датхоа, текут очень быстро. В конце сорок восьмого года солдаты ушли. Поднимется кто из деревенских на гору и видит: все пять домов стоят по-прежнему, а солдат как не бывало; вокруг очагов не счесть, только ни в одном нет огня — экая жалость! Дядюшка Шунг объявил командира отряда Зунга своим приемным сыном. Теперь, когда Зунг ушел вместе с бойцами, дядюшка, бедный, постарел еще больше. А женщины, взявшись толочь рис, опускали тесаные песты в те же ступы, в которых недавно солдаты обрушали рис для всей деревни — сильные удары их стесали края ступ, выдолбленных из пестрящей полосками твердой древесины. И женщинам, глядя на щербатые края ступ, хотелось плакать.

Нуп после ухода солдат проснулся в полночь, привстал и пошарил рукой по циновке — Кэма с ним рядом не было. Он вдруг почувствовал холод. Пришлось подняться и разжечь огонь в очаге. Протянув к огню руки, он грелся; потом, поглядев на свои ладони, опять вспомнил Кэма. Когда Нуп проводил его до ручья, Кэм взял Нупа за руки и сказал:

— Ты теперь остаешься здесь от Партии вместо меня. Не забывай заветов дядюшки Хо: выжигайте лес, возделывайте новые поля, сплачивайтесь воедино, сколько бы времени ни прошло, боритесь, бейтесь с врагом. Знайте, солдаты вернутся во что бы то ни стало, и мы все равно разобьем французов. Наша страна завоюет независимость…

Наутро, прежде чем идти в поле, народ собрался в общинном доме. Нуп встал первым.

— Раз уж и Кэм, и солдаты ушли, надо нам поскорее готовиться к бою с французом. Как узнает, что отряда здесь больше нет, сразу небось нагрянет. Теперь каждый день перед выходом в поле парни с луками будут обходить округу — смотреть, не заявился ль француз. Народ пойдет в поле после возвращения дозора. Знайте, солдаты вернутся во что бы то ни стало. А пока, дожидаясь их, нароем побольше волчьих ям с кольями и шипами, поставим ловушки…

Все разошлись, в деревне остался лишь маленький Тун. Он уселся на солнце у общинного дома. Над ним роилась мошкара, летали жуки, но мальчуган не отгонял их. Он вспоминал песню про дядюшку Хо.

Раскаленное солнце точно огнем заливает леса и гору Тьылэй. Почти вся вода в ручьях попряталась, и людям, чтоб отыскать ее, приходится сдвигать и отбрасывать камни. А поля, казалось, вот-вот воспламенятся. Рис поникает все ниже, почти все зерна в колосках пустые.

Вдобавок еще начался соляной голод. В который дом ни войди, повсюду соль из глиняных горшков съедена до последней крупицы. В горшки эти теперь наливают воду, она, настоявшись за ночь, делается солоноватой, и ею сдабривают рис. Но со временем вода перестает быть соленой. Дети плачут:

— Мама, а мама! Дай соли…

И матери плачут тоже. Кожа у всех стала иссиня-бледной. С девичьих щек сошел румянец. От недостатка соли двое стариков начали задыхаться и не могли есть, их все время рвало. Потом они умерли…

Нуп, обессилев, присел на камень; раза три или четыре хотел он подняться, но ноги его не слушались. Долго глядел он на яркий солнечный свет, и теперь все вокруг казалось ему желтым. Потом взор его заволокло туманом, и он вообще перестал видеть. Его так и тянуло улечься на спину, забыться. Но он, собрав все силы, пытался разлепить веки. Вроде открыл уже их, только на самом деле глаза все еще были закрыты, и видел он лишь сплошную красную пелену. Потом ее сменил безжизненный белый цвет. Он снова, напрягши силы, попробовал встать — беда, ноги совсем как чужие. Случалось, приступы соляного голода стихали, становилось полегче; по сегодня хворь навалилась и не отпускала, казалось, ей не будет конца. Он наелся досыта, но чудилось, будто живот его пуст, лютый голод терзал Нупа. Вот она, смерть!' Кто-то вонзил бамбуковое острие в самое его путро! Адская боль раздирала кишки, словно их резали на куски… О небо! Если его так скрутила хворь, каково же малым детям да старикам с женщинами?!

Когда он был совсем еще мал, дядюшка Тхиенг поднял восстание против француза, вся деревня Конгхоа ушла в горы, и целый год пришлось землякам обходиться без соли. Нуп и тогда маялся от соляного голода. Люди стали похожи на привидения, их трясло, словно листья на тонкой ветке, шатало словно былинки на ветру. С тех пор миновал не один десяток лет, а соляного голода больше не было. Раньше хоть и запрещал француз торговать солью, все же удавалось по горным тропам спускаться на равнину и покупать ее у киней. Но теперь, когда Кэм и Зунг с солдатами ушли, француз обложил деревню со всех сторон: куда ни пойдешь, всюду укрепления, дозоры, засады, не осталось ни тропы, ни дороги, по которой бы можно было спуститься за солью. Прочие же деревни — Валапг, Дета, Копгми, Конгма, Конгзианг, Харо… они согласились гнуть спину на француза, и им продали соль. Француз понаставил везде управителей да начальников, опять обложил всех податью. Потом он велел подонку Тю Ру, волостному начальнику из деревни Део, обойти все окрестные селенья.