Сергей Вашенцев - Восточный ветер

— Как переправа?

— Заканчивается. Надо отметить, крестьяне нам много посодействовали…

— Помощь твоему сыну! — бросает командующий женщине. — Вместо того чтобы плакать, ты бы лучше помогла там.

Он дружески хлопает ее по плечу и идет к хате.

— Сейчас я еду к Перекопу. Донесения направлять в штадив [8] Штаб дивизии. пятьдесят один. Заботьтесь, чтобы опять не прервалась связь с тем берегом. Внушите соответственно начальнику связи. Качество связи должно быть на высоте. От этого слишком много зависит.

— Постойте! — Вдруг останавливает он начальника штаба, трогая его за рукав. — Слышите? Прислушайтесь-ка хорошенько.

— Утихает стрельба на валу. Опять отбили атаку?

— Я слышу перестрелку глубже вала. Вы разве не слышите?

— Глубже вала? — недоумевает начальник штаба.

— Сейчас же свяжитесь с штадивом пятьдесят один. Там что-то случилось.

Они поспешно входят в хату.

— Вызвать штадив пятьдесят один.

Связист тщетно кричит в трубку. Его лицо напряженно. Струи пота ползут по щекам.

— Провода отсырели! — докладывает начальник связи, — Связь временно прервана. Исправляется.

— Связь! — с досадой машет рукой командующий. — Немедленно наладить!

…Окольными путями, через штаб пятьдесят второй дивизии, шло донесение о том, что Перекоп взят и Красная армия движется на Юшунь.

…Галина Моторная ждала сына.

Давно отгремели пушки в Крыму. Давно промчалась орава махновцев, едва спасшись от разоружения, исчезла в степях, чтобы вредить и гадить на тылах новой жизни… Давно убрали мертвых. Много выросло высоких могил в степи. Три холма остались в селе, где жила Галина Моторная. Увезли раненых, находившихся на попечении крестьян. Многие разъехались сами, выздоровев и окрепнув. Деревенские ребята понабрали груды расстрелянных гильз и осколков снарядов. Земля впитала пролитую кровь героев. Ветры замели следы. Новые заборы выросли вокруг хат. Мелел и наливался водой Сиваш. Всякий раз, как уходила вода, находили в грязи то убитую лошадь, то тело красноармейца. Убитого зарывали. В селе, придравшись к случаю, толковали целыми днями о пережитых боях. Главными героями были проводники штурмовых колонн. Им было что порассказать. Крестьяне вспоминали, как всей деревней останавливали наступавшую воду. Друг перед другом хвалились количеством привезенных мажар с соломой. Смеялись до упаду над бабой богатого крестьянина Антипенко, которая ухватилась за забор и кричала: «Умру, а не отдам». Деревенские парни уложили ее вместе с забором на мажару, и она, проклиная всех родичей озорников до последнего поколения, едва соскочила с воза. Многие жалели, что раненые красноармейцы так скоро покинули деревню. Такие обходительные, такие рассудительные. С ними незаметно проходили зимние вечера. От их одних разговоров наберешься ума. Не надо газет читать, все перескажут, все объяснят.

Всполошили деревню эти бои. После них раскололась деревня на-двое и сразу же определилось, кто стоит за советскую власть и кто недоволен ею. Раньше как-то не замечалось, а теперь, когда даже смеялись над Антипенкой, смеялись не просто так ради смеха, а с теми недружелюбными нотками, как и при рассказах о бароне Врангеле, который, «удирал из-под Перекопа, намазав пятки салом, и едва поспел сесть на пароход».

Много было рассказов.

Лежит генерал Врангель на пуховой постельке в наилучшем дворце и видит сон, будто въезжает он в Москву под гром пушек и звон колоколов. И доезжает почти что до Кремля. В это время кричат над его ухом: «Ваше превосходительство. Красные в городе!». Соскакивает генерал с постели и бежит в одном белье по городу к пристани. В таком виде и втащили его на корабль. Некоторые досказывали эту историю так. Является он к французским министрам в штатском. Его спрашивают: «Почему вы, генерал, не в военном?» — «А я, — говорит, — бросил свой мундир и генеральские штаны в море, чтобы не достались большевикам».

Село жило разговорами, воспоминаниями, шутками. Все как-будто проснулись от тяжелого сна и, зная, что не проедет теперь по деревне на двуколке урядник и не проскочит стражник, радостно переживали дни освобождения, как заключенные, выпущенные из тюрьмы. Поговаривали, правда, что где-то северней шалят махновцы, но они были во-первых далеко, а во-вторых их как-будто уже разбили.