Владимир Рыбин - Звездный час майора Кузнецова

— Извините, товарищ майор!

Лицо лейтенанта выражало такое страдание, что Кузнецову стало жаль незадачливого Ромео.

— Пришлите ко мне командира батальона, — сказал он. — Да заберите вашу Джульетту. Она права: целоваться будем после войны.

Эта неожиданная встреча, сухой аромат смолистого леса напомнили ему другие леса, куда он любил ходить со своими дочками, с женой Любой. Так давно это было, что кажется сном. Он шел по лесу, стараясь стряхнуть с себя эти нахлынувшие вдруг расслабляющие «домашние» чувства, и не мог освободиться от мягкой печали разлуки, охватившей душу.

С опушки открывались всхолмленные дали, тонувшие в рассветной дымке. От бора тянулся пологий скат, упиравшийся в березовую рощицу. На склоне озером лежала рожь. Даже теперь, без солнца, было видно, как ходит она длинными волнами под слабым ветром. За рощицей начинался такой же пологий подъем. Там рожь была наполовину скошена: кто-то начинал уборку еще не поспевшего хлеба. От этого брошенного второпях поля веяло тревогой. Значит, фронт не надежная линия, а что-то подвижное, полное неожиданностей, если даже здесь, в тылу, люди не смогли спокойно работать.

К тому моменту, когда прибежал запыхавшийся командир батальона, Кузнецов уже знал, какое отдаст распоряжение: выдвинуть на ту высотку одну роту, чтобы окопалась, прикрыла полк в случае какой-либо неожиданности.

В этот день он снова обедал из общего котла, сидя на траве с котелком, зажатым меж колен. Делал он это не потому, что так уж верил в старую истину, будто путь к сердцу солдата лежит через желудок. Просто на заре его военной службы, еще в середине двадцатых годов, был у них в части командир с такой привычкой. Кузнецов не мог забыть, как хвалили его красноармейцы. И не особенно задумываясь над причинами и следствиями, он стал поступать так же. Позже понял: дело не в тщеславии, не в желании потрафить «нижним чинам». Так надежнее всего можно было осуществить контроль за теми, на ком лежит обязанность удовлетворять повседневные нужды красноармейцев. Повара, не зная, когда командир полка придет к их котлу, старались хорошо готовить каждый день. Ибо слухи о суровых карах за плохо приготовленные обеды ходили из роты в роту, не давая хода «интендантскому равнодушию». А вслед за поварами и старшины рот, и каптенармусы, и все прочие, кому положение давало призрачное право на исключительность, не забывали, что их задача: питать всем необходимым главную единицу полка — красноармейца.

— Товарищ майор, наводчик Елисеев просит разрешения обратиться!

Кузнецов поднял глаза, увидел длинного, жилистого пограничника, торопливо одергивавшего гимнастерку, и показал ложкой на траву возле себя. Тот сел почтительно прямо и деликатно отвернулся, чтобы не мешать командиру полка обедать.

— Я вас слушаю, товарищ Елисей, — улыбнулся Кузнецов, отставив котелок.

— Елисеев, извиняюсь.

— Был на Руси такой королевич — Елисей, сказочный герой.

— А я — Елисеев.

— Тоже неплохо. А геройство не уйдет, верно?

У него было хорошее настроение. Потому что долгий и опасный переход был завершен без больших потерь, за что он удостоился благодарности от командира дивизии. Делегат связи, который привез эту благодарность, доставил и приказ: следующей ночью скрытно занять оборону на высотах в девяти километрах юго-западнее места дневки, сменить вконец измотанные подразделения, отступавшие из-под Витебска. После обеда Кузнецов собирался вместе с командирами батальона выехать на те высоты, ознакомиться с обстановкой, провести рекогносцировку местности. Главные трудности были позади, а впереди — полная ясность: подготовка к наступлению, сокрушающий удар по зарвавшемуся врагу и преследование, преследование. Сомнения не мучили его. Не для того идут к фронту свежие полки, чтобы стоять в обороне. Все эти дни Кузнецова не покидала уверенность, что наши сумеют быстро оправиться от вероломного нападения, подтянуть резервы, опрокинуть противника и гнать. Временами приходило, правда, и смутное беспокойство: там, у западных границ, тоже были немалые армии, почему же им не удалось остановить врага? Но он гнал от себя эти мысли, памятуя, что сомнения для командира — гибельная роскошь.

— Товарищ майор, правду говорят, будто немцы Москву бомбили? — спросил Елисеев.

— Пытались. Прошлой ночью.

Он представил этот воздушный бой над Москвой, вывороченный асфальт на Смоленском бульваре, опрокинутые трамваи, провалы окон без рам, вырванных взрывом, и его благодушное настроение вмиг улетучилось, как дым папиросы от порыва ветра.