Мюд Мечев - Портрет героя

Я беру карточки, сумку и бегу к палатке. Встав в очередь, сразу же понимаю, что отъехавшая машина не осталась здесь незамеченной.

— Ты в каком доме живешь, парень? — спрашивает меня самая нетерпеливая из женщин.

— В Оболенском, — вру я, оглядевшись и не заметив никого из нашего дома.

— Ах ты! А невесту из того дома, — и она показывает на наш дом, — знаешь?

— Нет, не знаю.

— Дура она! — слышу я грубый женский голос, принадлежащий высокой тетке с кондукторской сумкой.

— Чтой-то дура? — ввязывается старушка, стоящая за мной.

— За старого выходит.

— Какой же старый? Говорят, и пятидесяти нет!

— Все равно дура!

— Он ей жисть дасть! — возражает старушка.

— А она ему… роги! — И кондукторша смеется. Но по тому, как очередь неодобрительно реагирует на ее слова, понятно, что все симпатии — на стороне старушки.

— Теперь он в самом возрасте, — тихо продолжает старушка.

— Это почему же?

— Потому что на фронт не возьмуть. И не убьють. И она будеть счастливая… а не то, что мы… все как есть одинокие…

В доме рядом с нами распахивается окно, и мы слышим голос диктора:

«Таким образом, в ходе двухлетних боев на советско-германском фронте полностью провалились авантюрные планы германских империалистов, рассчитанные на порабощение народов Советского Союза…»

И в полной тишине, наступившей после этих слов, старушка, защищавшая Дусю, крестится и шепчет:

— Господи, два года! Море кровушки пролито! Господи!

— А к Дусе приходили врачи! — сообщает мне брат. — Но на них не было белых халатов.

— Почему же врачи?

— От них пахло больницей.

Мы ставим на керосинку кашу из замоченной ржи и начинаем готовиться к ужину. А вскоре приходит мама и сразу же спрашивает:

— Ты знаешь, чем пахнет в коридоре?

— Нет.

— Эфиром. И мне это очень не нравится!

Она решительно выходит в коридор, останавливается у Дусиной двери и осторожно стучит. Ни звука. Она стучит громче.

— Вы меня слышите? Что с вами? Вы больны?

— Нет… спасибо… — едва слышен слабый голос Дуси.

Постояв у двери еще какое-то время, мама возвращается в комнату.

— Очевидно, там все в порядке.

Но я понимаю, что она сама не верит своим словам и говорит это затем, чтобы успокоить нас.

После ужина мама моет посуду, но я вижу, что она все время прислушивается. Запах эфира почти исчез. В комнате Дуси тишина. Мы с мамой уже поняли, что там произошло.

Домыв посуду, мама аккуратно ставит ее на поднос, опускает маскировочные шторы и включает электричество. Так проходит вечер, и мы уже собираемся лечь спать, как вдруг слышим падение чего-то тяжелого за стеной и слабый вскрик. Какие-то, как мне кажется, пузырьки и чашки падают на пол, раздается звон разбитого стекла… И опять наступает мертвая тишина. Тихо так, что я слышу, как сердце бьется в груди.

— Это — беда! Мы должны что-то делать! — Мама подходит к Дусиным дверям и стучит. Слабый стон. — Что с вами? Вы нас слышите?

— Плохо… Помогите… Ради бога, помогите!

— Не волнуйтесь! Сейчас я вызову «скорую».

— Нет! — Дуся кричит так громко, что мы вздрагиваем. — Нет! Умоляю!

— А ты что здесь делаешь? — Мама сердито смотрит на брата, вышедшего в коридор.

— Я смотрю, я уже боль…

— Марш в комнату!

Я весь в поту. Осторожно надавливаю на лезвие ножа и ощущаю, как латунный язычок замка медленно подвигается. Только бы не сломать нож! Усилие, еще усилие! И вот замок щелкает, дверь открывается, нож падает, и мы видим Дусю. Она лежит на полу в нижней белой рубашке, рядом — опрокинутый ночной столик и разбитые пузырьки и чашки. В комнате пахнет эфиром и еще чем-то очень тяжелым. А из-под ее рубашки по полу расползается темное пятно.

— Немедленно беги и звони в «скорую»! — командует мама, опускаясь перед Дусей на колени. Она подняла ее руку и щупает пульс.

— Умоляю вас… только не это… — Мне кажется, Дуся напрягает все свои силы, чтобы произнести эти слова. — Это… тюрьма…

Выпустив ее руку, мама секунду смотрит на нее, потом твердо говорит:

— Мы будем помогать ей, но если через десять-пятнадцать минут кровотечение не прекратится, ты вызываешь «скорую»! Быстро! Неси все, что найдешь мягкого, сюда!

Я хватаю подушку, одеяло, какую-то куртку и вижу на стене аккуратно накрытое марлей пальто — подарок Джевада Гасановича.

— Я умру? Ска… — Дуся стонет.

— Молчите! Ты, — мама оборачивается ко мне, — за грелкой! Налей в нее самую холодную воду!

Я вбегаю в комнату.