Борис Земцов - Добровольцы

Еще одно наблюдение — замечание, связанное со «звуками войны» и личными ощущениями. Крайне неприятно, когда при обстреле одна мина ложится правее, а другая левее. Это попахивает «вилкой». В этом случае третья мина скорей всего ухнет где-то в середине между первой и второй, а значит, аккурат в то место, где сейчас лежишь ты. Играть в подобных условиях в «русскую рулетку» и надеяться на «авось» этой самой третьей мины неразумно. После взрывов слева и справа надо непременно уматывать с прежней позиции: перемещаться максимально как можно дальше в одну или в другую сторону. Это не мой личный опыт. Это опыт всех прошлых войн. Этому опыту можно доверять. За этот опыт очень дорого заплачено.

Звуки — звуками, но ощущение сотрясающейся под тобой земли (точнее, камня) при близком разрыве мины или снаряда впечатляет куда больше. Участок земной поверхности в этом случае ничего общего ни с какой твердью не имеет, а напоминает подрагивающее подобие подтаявшего на праздничном столе заливного, когда кто-то рядом выдает «цыганочку с выходом».

Впрочем, все это — интимно-личные ощущения. Войну каждый видит, слышит и чувствует по-своему.

Ездили в баню. В Вышеград. Припозднились. Заночевали в ставшем уже родным интернате. С удивлением встретили в здании уже знакомого нам Игоря Т. — питерского парня, раненного в ногу. До сего дня он не уехал. Причина — заминка в получении причитающихся денег (жалованье плюс положенная по контракту компенсация за ранение) и отсутствие попутчика-сопровождающего в дальнюю дорогу. В одиночку путь на Родину он не осилит — болит недолеченная нога. Самостоятельно передвигаться на расстояние более чем в несколько десятков метров ему не по силам.

Встретили в интернате и другого старого знакомого — Сашку-Графа. Тот также дожидается каких-то последних формальностей перед возвращением домой.

Разговор с ним затянулся за полночь. Скорее это был не разговор, а инструктаж асом-ветераном нас, относительно недавно прибывших.

— Если в ходе боя или сразу после него будете заходить в мусульманские дома — не спешите. Сначала гранаты в окна, в дверь, потом пару очередей налево-направо, только тогда входите. Не хватайтесь за барахло — везде могут быть мины. Знайте: здесь мусульмане-фанатики. Почти у всех: детей, женщин, старух — в руках, под одеждой, где угодно — мины, гранаты. Если что — они подрываются. Так что хотите сами жить — валите всех подряд. Это не жестокость. Это война! Или вы — или они! Я все это не с потолка взял. Сколько наших уже легло здесь из-за доброты своей [5]. Понимаю, кто-то не может в старика или в бабу стрелять. Не осуждаю, все мы люди разные. Тогда просто в дом к мусульманам не входите. Здесь еще один момент есть — сербы, кто рядом с вами воюет, обращают внимание на то, как мы, русские, к мусульманам относимся. Для них они — враги навечно. И они правы. Что здесь мусульмане с сербами творили — кровь стынет. Так вот, мы с ними заодно. Не забывайте, если что — в бою они у вас за спиной. Поняли? Пулю-то не только спереди получить можно…

Вопросов по поводу этой импровизированной инструкции не было. Каждый переваривал молча, сам по себе. Только москвич рыжий Саша М., округлив глаза, замотал головой:

— Нет, я в детей стрелять не буду. Как же так — в детей…

Ему никто не возражал. Но никто и не поддержал. О том, что такое добро и зло, что нравственно или безнравственно, хорошо размышлять в уюте московской квартиры или в свете софитов за чашкой кофе в телестудии. А когда ты за тридевять земель от родного дома, когда твой тыл не прикрыт ни страной, ни вождем, ни законом — надеяться не на кого. Есть черта. По одну сторону — ты и правое дело. По другую — зло и нечисть. Оттенков нет. Или ты — или тебя. Приехал сюда — принимай эти жесткие условия.

Снова «положай». Все в прежнем русле. Днем — хождения за дровами, едой. Ночью — караул. Иногда с той стороны постреливают. Отвечаем взаимностью. Не без удовольствия. Сегодня ночью вспыхнула соседняя палатка. Причина — в карауле в это время оказался парень, который накануне откушал «крутых» таблеток. Он-то и опрокинул сооруженную из старой железной бочки печку. У таблеток своя история. Они оказались в багаже у Сереги Пожарника.

— Мне их Машка [жена. — Б.З. ] положила. Сказала: если выпить сильно захочется — прими. Я согласился, я же после лечения, — объяснял, добродушно щурясь, сам Серега.

Каким-то образом о таблетках узнали. Таблетки пропали. После этого среди нас несколько дней были те, кто смотрел на все вокруг очень удивленными с сильно расширенными зрачками глазами.