Сергей Григорьев - Малахов курган

Веня склонился к телу Михаила. На белой его рубахе проступило красное пятно. Поцеловав брата в окровавленные губы, Веня отколол с его груди «Георгия», поднял с земли братнино ружье и, закинув его за спину, побежал…

Послышались крики. Через вал на люнет не спеша взбирались французы, посланные из резерва. Знаменосец водрузил на валу трехцветный французский флаг.

Веня выбежал из люнета и услышал жалобное призывное ржание: лошадь Нахимова, закрутив поводья вокруг столбика, билась и храпела. Веня отвязал ее и вскарабкался в седло. Лошадь без понукания побежала к Малахову кургану.

С люнета вслед ездоку щелкнуло несколько выстрелов. Над головой прожужжали пули. Юнга пригнулся к луке седла [327]и гикнул по-казачьи. Лошадь поскакала, Веня дал ей волю. Она свернула на Саперную дорогу, оставив по правую руку Малахов курган. На спуске в Доковый овраг Веня придержал лошадь и взял в сторону от дороги: навстречу бежали вереницей солдаты, держа ружья на руку. Впереди солдат на коне, размахивая саблей, скакал генерал Хрулев, за ним – горнист с трубой за спиной. Обернувшись в седле, генерал кричал через плечо солдатам:

– Благодетели, вперед! Выручим «Камчатку»! Благодетели, шибче!

Солдаты бежали, тяжело дыша, бряцая амуницией [328].

Веня подъехал к Чёртову мостику и привязал лошадь Нахимова к коновязи там, где ее обычно оставлял адмирал, приезжая на Малахов курган. Уже смерклось. На бастионе шла суматоха, обычная во время смены гарнизона. Левым фасом бастион палил в сторону Килен-балки. За мостиком среди матросок с узелками Веня заметил мать. У Анны в руках был чугунок, завязанный в платок, – она собиралась вместе с другими нести ужин сыновьям.

– Маменька, Михаила убило! – со слезами закричал Веня, подбегая к матери. – Насмерть убило! Он батеньке велел сказать…

Лицо Анны окаменело. Она обняла Веню, упала перед ним на колени и прижала лицом к его груди. Чугунок с борщом выпал у нее из рук.

Матроски окружили Анну с сыном. Плечи ее вздрагивали от плача.

– Маменька, не плачь, голубушка, ведь я понял, что Миша велел батеньке сказать: долг-то Миша за батеньку отплатил…

Мать крепко прижала сына к груди. Матроски тихо переговаривались, утирая слезы. Одна женщина сказала:

– Не одного твоего, поди, там убило. И мой там.

Анна поднялась с колен и ответила:

– Все свой долг отплатят. Пойдем, сынок, скажем батеньке. Он с Павлом Степановичем в блиндаже… Им нужно знать, что ты на люнете видел.

Анна с Веней направились к блиндажу начальника Корниловского бастиона и увидели Нахимова, Тотлебена и Васильчикова на скамье перед входом в блиндаж. Около них стояло несколько офицеров и ординарцев, ожидающих приказаний. Тотлебен о чем-то спорил с Васильчиковым. Нахимов молча слушал их. Позади Нахимова с его плащом на руке стоял Андрей Могученко.

Анна, держа сына за плечи, выдвинула его вперед и поставила перед Нахимовым. Взглянув на Веню, Нахимов рассеянно улыбнулся и обратился к Тотлебену:

– Вы хотите ехать на Волынский редут? Зачем-с?

– Узнать, в чьих он сейчас руках.

– Важнее знать, что на Камчатском люнете. Вот перед вами вестник оттуда… Юнга, ты ушел с «Камчатки» после нас?

– Так точно! – ответил Веня и, сбиваясь, торопливо начал рассказывать, что видел.

На Камчатском люнете – французское знамя. Французов очень много. Орудия не успели заклепать. И юнга Могученко-четвертый не успел заклепать свою медную «собачку»… Генерал Хрулев ведет на выручку «Камчатки» батальон пехоты…

Вспомнив главное, что надо сказать, Веня снял из-за спины ружье брата, поставил его прикладом на землю и, глядя через голову Нахимова на отца, прибавил:

– Мишу убило. Он остался там мертвый. Вот его ружье. Он велел тебе, батенька, сказать: «Беги, скажи батеньке…»

Веня почувствовал, что руки матери крепко сжимают его плечи, и смолк, не решаясь высказать в лицо отцу свою догадку. В смущении юнга посмотрел на Нахимова и сказал:

– Я, ваше превосходительство, на вашей лошадке с люнета ускакал… Он тут, за Чёртовым мостиком, привязана.

Потом Веня увидел глаза отца и понял, что он догадался о том, чего сын не договорил. Лицо Андрея Могученко задергалось и сморщилось: он старался не заплакать.

Нахимов поднялся со скамьи и, сняв фуражку, склонил голову в раздумье. Веня со страхом ждал, что он скажет.

Адмирал поднял голову. На лице его не было ни тени печали. Лицо Нахимова светилось. Спокойно глядя в лицо Анны, Нахимов сказал: