Василий Изгаршев - Побратимы

Никаких увольнений в предвыходные и выходные у нас не бывает. Потому что некуда ходить в увольнение. Не в городе живем — в лесу. Но с разрешения ротного в свободное от службы время в воскресенье можно организованно сходить по грибы, по ягоды, благо лес рядом — с трех сторон подступает к самому забору. Для любителей рыбалки не заказан путь на речку Куницу. До нее тоже рукой подать. Сразу за забором, с южной стороны, начинается широкая речная пойма. И почти посередине ее в обрамлении кустистых плакучих ив протекает Куница. Я поначалу решил, что это наше русское название, употребляемое только в гарнизоне. Оказывается — нет, так речку зовут поляки. И хотя ничего другого, кроме пескарей, никому за всю историю полка в Кунице поймать не удавалось, ряды любителей рыбалки не редели. Мы с Генкой, как истинные волгари, знавшие всяческие россказни про уху стерляжью, тройную, чесночную, с перцем, и прочие рыбацкие варева, от одних баек про которые начинается слюноотделение, естественно, примкнули к отряду рыбаков.

В воскресенье, наскоро смастерив нехитрые приспособления, вполне похожие на удочки, мы, с разрешения капитана Ермашенко, отправились на Куницу. В обычное время, говорят, она совсем тихая и мелководная: воробью по колено. А сейчас вспухла от дождей, того и гляди, выплеснет мутные воды из берегов.

Дождь лил всю ночь, а к завтраку тучи поднялись. Посветлело. С ив, слегка тронутых охрой, стекала капель. Мы прошли вверх по течению, подыскивая местечко поуютней, и наткнулись на старшину Николаева. Он застыл в позе перовского рыболова над речкой и, казалось, совершенно ничего не замечал, кроме нырявшего в мелких воронках поплавка своей удочки.

— Клюет, товарищ гвардии старшина? — вежливо осведомился Генка.

— А как же! — Николаев выпрямился и повернулся в нашу сторону.

— Много поймали?

— Сказать много — не поверите, мало — чего доброго, на смех старика поднимете, — с усмешкой проговорил старшина. — Лучше скажу откровенно — ничего не поймал.

— А говорите, клюет…

— Клюет, точно. Располагайтесь рядком, убедитесь: клев хороший.

Дальше идти не имело смысла: Николаев первый в роте рыбак, на плохое место не сядет, так что от добра добра не ищут. Через минуту рядом со старшинским поплавком закружились на водяных воронках и наши.

— Ловись, рыбка, большая и маленькая, чаще большая, реже маленькая, — скороговоркой, как рыбацкую молитву, проговорил Генка, усаживаясь на корточки рядом со старшиной.

— Не желаете закурить, товарищ гвардии старшина? — Я протянул Николаеву свой портсигар. Он взял его, повертел в руках.

— Московский?

— Московский. В Бресте покупали.

— То-то я вижу — знакомые высотные дома изображены. Вроде бы на проспекте Калинина такие, где Военторг.

— Так точно.

Он возвратил портсигар, не раскрыв его.

— В жизни не курил. И другим никогда не советовал. Баловство. В войну, когда подрывным делом пришлось заниматься, кисет с табачком всегда при себе имел. Самокрутки вертеть здорово приладился. Так то ж для дела: цигаркой шнур удобно поджигать. Тыщу раз, наверно, держал в зубах цигарку, а курить не научился. Баловство! — Он скосил взгляд на поплавок и тотчас же стремительно, резко рванул на себя удочку. Крючок был пуст.

— Сорвалась, окаянная, — огорчился старшина. — Вы глядите за поплавками, клев-то, без трепу, начался…

Но клев не начинался. Первым это понял сам старшина Николаев.

— И-эх, горе луковое… — вздохнул он, выпрямляясь. — Нешто это рыбалка? Просто, уж если начистоту, деться некуда. Был бы дома — махнул бы дня на два куда-нибудь на старицы под Сызрань.

— Нету там стариц, товарищ гвардии старшина, Саратовским морем все залило, — подсказал Генка.

— Видел… Сам сызранский. Да все на пору своей юности отвожу стрелки… Вот уж порыбачил, было времечко. Помню, перед войной — я тогда на мельнице работал грузчиком…

Что было у старшины перед войной, мы не узнали.

На берегу появилась одинокая человеческая фигура, и старшина, приложив ладонь к бровям, словно Илья Муромец на васнецовском полотне, устремил свой взгляд на приближавшегося к нам человека.

— Не узнаю, ей-богу, не узнаю… — бормотал он себе под нос. — Похоже, с удочками… Рыбак… Не из наших.

Рыбак подходил все ближе. Это был молодой парень, не старше нас с Генкой.

— Батюшки-светы! — воскликнул Николаев. — Никак, Петро? Петро и есть…

Генка, как гусь, вытянул шею.

— Дзень добры, Пёште! — старшина встал.