Юрий Авдеенко - Линия фронта

Они остановились. Иван почесал затылок. Повернулся к Степану и смущенно сказал:

— Понимаешь, я договорился… Все же ты пацан. Подумаешь!.. Что тебе? Там сейчас медицинский персонал моется.

Не понял Степка, что хотел сказать Иноземцев. Ответил:

— Какая разница?

— И то верно, — обрадовался Иван. — Даже веселее, что персонал женский.

— Как женский, дядя Ваня? — похолодев, спросил мальчишка.

— Медички… Ну эти… Сестры медицинские сегодня моются.

— Не пойду!

— Да ты что? Ой-ее! Застеснялся. А еще в разведчики просишься. Там же одна-единственная коптилка над входом горит. А ты в уголочке. В шайку смотреть будешь.

— Не пойду, — заупрямился мальчишка.

Иноземцев удрученно вздохнул:

— Ты же ребенок. Ну что понимаешь?

— Все я понимаю, дядя Ваня. Очень даже все. И больше.

— Хотя бы так, — согласился Иван. И тут же коварно спросил: — Но откуда персонал про твое понимание узнает?

— По глазам догадаются.

— Что же с тобой делать? — В голосе Иноземцева была неподдельная растерянность. — Не вести же такого грязного к майору Журавлеву. А вдруг по тебе вши ползают?

— Не находил, — смутился Степка.

— Когда найдешь, тогда и разговаривать про это поздно. Жди меня здесь.

Иван передал Степке сверток, а сам вошел в баню. Дверь взвизгнула, словно ее ущипнули. Степка почувствовал, как запылали его щеки.

Отсюда, с середины горы, поселок казался лежащим в чаше. Темнота оседала в нее слоистая, точно пирог. На дне она была густой, непрозрачной, редела по склонам, а выше обволакивала вершины чистой, словно первый снег, синевой.

Где-то за горами перекатывалось эхо взрывов. Тяжело, неуклюже. Но это было далеко, потому что желтые всполохи не метались по небу, а звуки непременных в боевой обстановке ружейно-пулеметных выстрелов не слышались вообще.

Скрипя колесами, в гору ползла телега, которую тащили два крепких, толстоногих битюга. На телеге лежали узкие ящики из-под зенитных снарядов. Солдат в длинной шинели шел рядом с телегой. В одной руке вожжи, в другой самокрутка. Запах от махорки был едким. Затягиваясь, солдат ловко прятал самокрутку в рукав.

Из-за скрипа колес Степка и не услышал, как распахнулась дверь бани и на улицу торопливо вышел Иноземцев.

Он заговорщически шепнул Степке:

— Айда…

Мальчишка отрицательно покачал головой. И тяжело вздохнул.

— Не дури… Слушай старших. В коридоре будешь грязь смывать. Возле печки. Никого там нет, кроме солдата-истопника.

Желтоватый огонек, вырывавшийся из распахнутой заслонки, ложился на колотые чурки, горкой белевшие возле печи.

Истопник сидел на корточках. Его большие колени, замусоренные мелкими щепками, попадали в пятно света, отражаемое топкой. Но ни плеч, ни лица Степану разглядеть не удалось. И он понял, что здесь темно, что здесь можно мыться без стеснения.

— Раздевайся ловчей, — повелел Иноземцев. — Вода в шайке простынет.

Степан не видел шайки и не видел пара, весело вздымавшегося над ней. Но он чувствовал тепло у своих ног. И слышал, как за стеной звонко разговаривали женщины.

— Дядя Ваня, а вы? Разве сейчас мыться не будете?

— Здесь?! Там бы я помылся. — Иван кивком показал на стенку, за которой весело разговаривали женщины. — Да меня не пустят…

Рация трещала тоскливо и надоедливо, как сверчок. Керосиновая лампа с чистым высоким стеклом в меру своих сил освещала прокуренную, заполненную людьми комнату.

Томительно тянулось время, а майор Журавлев все не вызывал к себе ни Степку, ни Ивана Иноземцева, Одни офицеры входили в его комнату, другие выходили. И когда открывалась дверь, Степан видел домашние льняные занавески и край стола, заваленного картами.

Было душно. Иноземцев снял шапку. И волосы у него оказались взмокшими.

— Шумно очень, — сказал Степка.

— Штаб! — Ответ Ивана прозвучал многозначительно.

— А если за стенкой стать, то гудят, как на колхозном рынке.

— Сколько тебе лет? — спросил Иван.

— Тринадцать.

— А питюкаешь, как взрослый.

— Что такое питюкать?

— Говорить, рассуждать.

— Это есть, — согласился Степка. — Все взрослые в один голос утверждают, что язык у меня подвешен здорово.

— Тоже неплохо, — рассудительно заметил Иноземцев. — В жизни вполне может пригодиться. Помню, на базу ко мне лектор приезжал. Сорок пять минут проговорил, что у них по-хитрому академический час называется, потом сумму за это дело получил. И угостил я его, как водится, водочкой, балыком… Все не ящики таскать…