Ион Деген - Война никогда не кончается (сборник)

Через несколько минут с женой и сыном мы пошли на ужин. Столовая гагринской турбазы ничем или почти ничем не отличалась от подобных общепитовских заведений.

Здесь, пожалуй, уже можно было бы обойтись без подробностей, так как всем известно, что пищу принимают в несколько смен, и меню… – надо ли говорить про меню? – и теснота в двух больших залах, одинаково похожих на столовую и на конюшню.

Но нас это не касалось. Мы ужинали в третьем зале, существенно отличавшемся от двух, похожих на конюшню.

Высокие окна, задрапированные легкими кремовыми портьерами, смотрели на море. У окон стояли со вкусом сервированные столики. На каждом столике на деревянной подставочке кокетливо красовался красно-желто-черный флажок с гербом Германской Демократической Республики. Миловидная официантка-грузинка грациозно разносила семгу, такую розовую, сочную и нежную, что от одного ее вида блаженство наполняло мой рот и растекалось по всему телу. А люди, которым, в отличие от меня, разрешали в шортах входить в столовую, развалились за этими столиками в позах, которые мне тревожно напоминали то ли что-то уже описанное, то ли виденное мной в натуре, что-то такое, что мне ужасно не хотелось вспоминать сейчас, в Гаграх 1968 года.

С женой и сыном за особые заслуги, оказанные гагринцам на ниве здравоохранения, я тоже сподобился ужинать в этом зале. Правда, входить сюда мы были обязаны, как формулировалось, прилично одетыми. Но все же… не в конюшню.

Сидели мы не у окна за столиком с красно-желто-черным флажком, а у противоположной стены. И между теми столиками и нашими был еще один ряд столов, пустующих, ничейных, как нейтралка.

И семги на ужин нам не подали. Вместо семги на закуску выдали ложечку икры. Баклажанной. Консервированной в позапрошлом году. И даже вид ее не улучшал пищеварения. И почему-то мясного рагу хватило только на столики у окон. А у нас был все тот же шницель рубленый в котором мясо обнаруживалось только при тщательнейшем качественном анализе.

Миловидная грузинка не подносила нам красивых чашек с какао.

Сын рыскал по столовой в поисках чайника, в котором еще можно было найти остывающий напиток.

Ужин проходил, как формулируют, в дружеской атмосфере.

Оттуда, из-за столика с красно-желто-черным флажком, мне приветливо помахал длиной рукой мой старый знакомый.

1969 г.

Красивая была гармошка. Золотисто-желтый перламутр сверкал весело, как солнышко. Но во взводе никто не умел на ней играть. Десантники подарили гармошку лейтенанту на второй день после прорыва. Взяли в офицерском блиндаже вместе с другими трофеями. Консервы съели, водку выпили, а гармошку укутали в брезент и пристроили на корме танка. Так и возили ее. Перед боем снимали запасные баки, а гармошку оставляли. На счастье. Но даже в бою она уцелела. На привалах – кто хотел, пиликал на ней. В тот вечер, когда танки должны были форсировать Неман, лейтенант отдал ее в батальон. Красивая была гармошка.

Гвардии лейтенант считал себя человеком бывалым. Возможно, так оно и было. Война научила его спокойно относиться к вещам. К тому же гармошка была всего лишь трофеем, хотя не всякому командиру десантники притаскивают подарки. Но ведь не у всякого командира столько рубцов после ранений и ожогов. Вот только с усами невезение. У всех офицеров в батальоне усы, красивые, некрасивые – разные, а у него – золотистый пушок. Уже давно его не называют Мальцом. И все же отсутствие усов причиняло ему неудобство. То ли потому, что он был самым молодым офицером, то ли потому, что в роте, кроме него, не было евреев-офицеров, он невольно ощущал свою ненужную исключительность. А тут еще ни ежедневное бритье, ни смазывание губы газолью не превращало пушок в настоящие усы.

Конечно, гармошка была всего лишь трофеем, вещью. Но когда лейтенант вглядывался в золотистые сверкающие бока, в лунное свечение перламутровых ладов, когда он представил себе, как танки под огнем пойдут по наплавному мосту, он не смог не отдать ее в батальон.

В Немане танк не утонул. И за Неманом уцелел. А гармошка так и осталась в батальоне.

Бои шли тяжелые. Танкистам было не до музыки. Еще в Вильнюсе похоронили парня, который притащил гармошку. За Неманом от старого десанта не осталось ни одного человека. На танки посадили штрафников. Они-то и были в то утро, когда все это произошло.

Лейтенант еще не пришел в себя после ночного боя. За три года войны чего только не случалось, но можно ли было без содрогания вспоминать побоище, происшедшее той ночью? К рассвету танки все-таки ворвались в этот проклятый фольварк и заняли оборону фронтом на северо-запад.