Роальд Недосекин - Большой Хинган

Ниязов кивнул Кокорину, тот принес заветную канистру и кружку и налили танкистам по полной. Глядя, как булькает из широкого горла канистры драгоценная вода, Андрей невольно сделал глотательное движение. С трудом сдержал желание остановить чернявого танкиста, по-видимому грузина, протянувшего кружку во второй раз. Спасибо рыжему, он задержал руку Кокорина, едва кружка наполнилась на треть.

Танкисты не поблагодарили за воду — солдат с солдатом должен делиться. Один из группы, однако, как бы в знак признательности, протянул вносовцам открытый металлический портсигар. В нем, прижатые резинками, плотно, как в обойме, лежали сигареты.

— Японские? — настороженно, с оттенком брезгливости полюбопытствовал Андрей.

— Румынские. Бери, не бойся, — ответил за владельца портсигара рыжий. Потом он повернулся к Ниязову, правильно определив, кто начальник поста. — Пока ходу дальше нет, сержант, я двигаться не могу — кончилось горючее. Будем ждать, когда догонят заправщики. Не советую вперед ехать, можете наскочить на японцев.

— Я начальник поста сержант Ниязов. С кем говорю? — вскинул ладонь к пилотке Ниязов.

— Комбат два сто семнадцатой, капитан Чекин, — рыжеватый махнул рукой, как бы желая сказать, что уставные формальности тут ни к чему. Капитану на вид было лет двадцать пять, его товарищам примерно по столько же.

— Нам приказано максимально приблизиться к передовой, — сказал Ниязов.

— Говорю тебе, — здесь передовая. Маскируйте машину или катитесь к чертовой матери в тыл! — неожиданно разозлился танкист.

Ниязов молча козырнул и дал знак солдатам занять места в машине. В ответ на вопросительный взгляд Лесина он глазами указал на склон сопки впереди.

Бархатно-черное небо было усеяно звездами. Но они не освещали землю. Темнота кружила голову, а может быть, это кружил голову неумолчный звон цикад. Он несся со всех сторон, то слегка затихая, то усиливаясь, мешал прослушивать воздух.

Андрей один бодрствовал. Ниязов, Легоньков, Колобов, Кокорин и Лесин забылись тяжелым сном возле машины, постелив на землю одеяла и положив рядом оружие. Елпанов дремал в будке у рации.

Затвор автомата Кречетников снял с предохранителя. Неподалеку были танкисты, но ефрейтор все равно не чувствовал себя спокойным.

Черт бы взял этих цикад и кусты наверху, сплетшиеся в сплошную проволочную массу…

Неожиданно ефрейтор почти с сожалением вспомнил фронтовые ночи на передовой на западе. Там никогда не было такой вот мертвой темноты. Осветительные ракеты над позициями немцев — одна за другой. Они взлетали стремительно, а падали медленно, сея мерцающий белый свет. Стайки трассирующих пуль начинали чертить воздух, когда станковые пулеметы, как телеграфным ключом, принимались выстукивать: та-та-ти-ти-ти… Здесь на ночном дежурстве нервы больше натянуты…

Андрей вызвал в памяти события последнего дня перед началом боевых действий. Степь у границы, казалось, вся дымила от пожара: это тучами висела в воздухе пыль. Небывалая масса войск занимала исходные рубежи.

За несколько часов до перехода границы политработники вдруг стали раздавать листовки и памятки. Из них узнали, какая грандиозная и сложная задача поставлена фронту. Предстоит прорезать всю Маньчжурию с запада на восток; совместно с Дальневосточными фронтами надо не вытолкнуть противника из Маньчжурии, а молниеносными ударами расчленить, окружить и принудить сдаться или уничтожить более чем миллионную Квантунскую армию.

Еще до наступления сумерек посты роты ВНОС разъехались по тем соединениям, с которыми должны были следовать.

Танки ринулись через границу в ноль часов десять минут девятого числа. Общевойсковым частям было приказано выступить под утро. Вот почему получилось как бы две волны наступающих войск.

Кречетников вдруг почувствовал гордость от того, что командование ознакомило воинов со своим стратегическим планом. В общих чертах, конечно. Но большего не требуется. В памятках писали, что их фронту надо ждать сопротивления примерно двадцати пяти японских и маньчжурских пехотных дивизий, двух танковых и 2-й воздушной армии генерала Харада. Но сколько бы ни было у японцев сил, Забайкальский фронт сомнет их и уничтожит!

«Памятки и листовки, должно быть, он приказал напечатать», — подумал Андрей о члене Военного совета, которого видел в Монголии.