Энтони Дорр - Весь невидимый нам свет

— Все приемники конфискованы.

— Не все. Многие их спрятали. Насколько я поняла, вам надо будет просто читать цифры, написанные на бумажке. Кто-то — не знаю кто, может, Юбер Базен — будет приносить их мадам Рюэль, а та — запекать прямо в хлеб. В хлеб!

Мадам смеется, и ее голос звучит на двадцать лет моложе.

— Юбер Базен. Вы полагаетесь на Юбера Базена? Хотите запекать шифровки в хлеб?

— Какой жирный фриц станет есть эти клёклые батоны? Всю хорошую муку они забрали себе. Мы приносим домой хлеб, вы передаете числа, потом мы сжигаем записки.

— Это нелепость. Вы ведете себя как маленькая.

— Лучше, чем ничего не делать. Подумайте о своем племяннике. О Мари-Лоре.

Занавески хлопают, бумаги шуршат. Двое взрослых в кабинете молчат. Мари-Лора подобралась так близко к двери, что может коснуться косяка.

Мадам Манек говорит:

— Разве вы не хотите пожить перед смертью?

— Мари уже почти четырнадцать, мадам. По военному времени — не так уж мало. Четырнадцатилетние умирают так же, как все остальные. А я хочу, чтобы четырнадцатилетние были молоды. Хочу…

Мари-Лора отступает на шаг. Видели ли они ее? Она вспоминает каменную конуру, куда водил их безумный Юбер Базен. Грот, куда во множестве сползаются улитки. Вспоминает, как папа сажал ее на велосипед, вставал на педали и они выезжали на какой-нибудь парижский бульвар, в рев мчащихся машин. Мари-Лора держала отца за пояс и поджимала колени, и они летели между автомобилями, под уклон, средь громких запахов, звуков и цветов.

— Я собираюсь почитать, мадам, — говорит Этьен. — А вам разве не пора готовить ужин?

В январе сорок второго года Вернер заходит к Гауптману в его ярко освещенный кабинет, натопленный в два раза жарче всей остальной школы, и просит разрешения уехать домой. Маленький учитель сидит за большим столом, перед ним на тарелке худосочного вида жареная птица. Перепелка, куропатка или голубь. Справа рулоны чертежей. Гончие вытянулись на коврике у камина.

Вернер стоит, держа фуражку в руках. Гауптман закрывает глаза и проводит пальцем по брови.

— Деньги на билет я заработаю, герр доктор.

На лбу Гауптмана пульсирует синий фейерверк жилок.

— Вы? — произносит он, открывая глаза; собаки разом вскидывают морды — трехголовая гидра. — После того, как получили все? После того, как приходили сюда, слушали концерты, ели шоколад и грелись у огня?

На щеке Гауптмана трясется кусочек жареного птичьего мяса. Может быть, впервые Вернер замечает в светлых редеющих волосах учителя, в черных ноздрях, в маленьких, почти заостренных ушках нечто безжалостное и нечеловеческое, нацеленное только на выживание.

— Может, вы возомнили себя важной особой?

Вернер за спиной мнет фуражку, чтобы унять дрожь:

— Нет, герр доктор.

Гауптман складывает салфетку.

— Вы сирота, Пфенниг, у вас нет покровителей. Я могу сделать из вас что захочу. Смутьяна, преступника, взрослого. Могу отправить вас на фронт и проследить, чтобы вы мерзли в окопах, пока русские не отрежут вам руки и не затолкают их в вашу глотку.

— Да, герр доктор.

— Вас отпустят из школы, когда школа будет к этому готова. Не раньше. Мы служим рейху, Пфенниг, а не он — нам.

— Да, герр доктор.

— Сегодня вечером вы придете в лабораторию. Как всегда.

— Да, герр доктор.

— Больше никакого шоколада. Никаких привилегий.

В коридоре, закрыв за собой дверь, Вернер прижимается лбом к стене и видит последние отцовские минуты. Кровля оседает, под щекой — каменный пол, череп трескается. Я не могу вернуться домой, думает он. И не могу остаться.

Мари-Лора идет вслед за ароматом супа через Пляс-оз-Эрб и держит горячий судок перед нишей позади библиотеки, пока мадам Манек стучит в дверь.

— Где мсье Базен? — спрашивает мадам.

— Наверное, куда-нибудь перебрался, — отвечает библиотекарь, не слишком успешно пытаясь скрыть неуверенность.

— Куда мог перебраться Юбер Базен?

— Не знаю, мадам Манек. Извините, мне холодно тут стоять.

Дверь хлопает. Мадам Манек чертыхается. Мари-Лора вспоминает истории Юбера Базена: скорбных чудищ, слепленных из морской пены, русалок с рыбьими хвостами, романтику английских осад.

— Он вернется, — говорит мадам Манек не столько Мари-Лоре, сколько себе.

Однако на следующий день его по-прежнему нет. И на следующий тоже.

На очередную встречу клуба приходит лишь половина участниц.

— Они думают, что он нам помогал? — шепчет мадам Эбрар.