Илья Маркин - Люди грозных лет

«А генерал все же недоволен», — вдруг мелькнула у него мысль. Он порывисто встал, шатаясь, прошел к столу и сел на заскрипевшую табуретку. Все сомнения и обиды, что мучили его в последнее время, вновь вернулись к нему. «Генерал недоволен. И он, конечно, прав, прав, как он всегда бывает прав. Он и так не доверял мне, присвоение звания задержал, а теперь и подавно не присвоит. А все, все, с кем в училище учился, с кем работал вместе, давно подполковники и даже полковники. И Колька Мартынов, и Славка Андреев, и даже этот хлюпик Тентенников — все подполковники! А Васька Громов — полковник! Один я, один я второй год в майорах хожу. Бейся, рвись, жизнью рискуй — все напрасно! Просто, видать, нужно удачником быть».

Он встряхнул флягу, намереваясь еще выпить, но фляга была пуста.

«Всегда и во всем не везет мне. Даже ординарца приличного подобрать не могу. Никогда ничего у него нет», — раздраженно подумал Чернояров и гулко крикнул:

— Сашка! Почему нет водки? Разъелся тут на ординарской должности. Выгоню в стрелки, по-другому завертишься!

В последние месяцы генерал Велигуров почти все время болел, жалуясь то на сковавший его радикулит, то на общее недомогание, то на старые раны, и вся тяжесть работы легла на одного Бочарова. Часто бывая у Велигурова, Бочаров видел, что генерал мучается не столько от болей физических, сколько переживает какую-то душевную травму. Он пытался откровенно поговорить с ним. В ответ Велигуров только охал, вздыхал и неизменно повторял:

— Пролетела молодость, отгорела, а старость, браток, никого не щадит. Доживешь до моих лет, на себе познаешь.

В эти месяцы, несмотря на сравнительное затишье на фронте, работы у представителей Наркомата обороны намного увеличилось. И сам генерал Васильев и многие другие генералы беспрерывно запрашивали то одни, то другие сведения. В войска поступил новый Боевой устав пехоты, и Васильев требовал проверить, как изучаются, осваиваются и внедряются в практику положения этого устава. Стужа сковала Дон, и Москву интересовала толщина льда в том или другом районе. Особенно много материалов запрашивал сам Васильев. Его интересовало буквально все: и организация службы в войсках, и состояние дивизий и армий, и обеспеченность войск зимним обмундированием, и построение боевых порядков, и работа железнодорожного транспорта в прифронтовых районах, и множество других, самых неожиданных вопросов.

Бочаров без конца разъезжал по войскам, по тыловым районам, уточнял, изучал, проверял, а возвращаясь, писал короткие донесения, докладывал по телефону и телеграфу в Москву, получал новые задания и снова уезжал.

22 ноября, после трудной поездки в войска, Бочаров проснулся поздно и, едва открыв глаза, почувствовал вдруг что-то веселое и радостное, похожее на воспоминание далекого детства, когда по большим праздникам в деревенской избе Бочаровых все преображалось, радуя глаз и чисто вымытым полом, и выскобленными лавками и скамьями, и только что побеленной печью, и белой скатертью на столе.

Откуда появилось сейчас это ощущение праздника, сразу понять Бочаров не мог. Только встав с постели, увидел он, как в разрисованные морозом окна льется в комнату нежный молочно-розовый свет. Бочаров умылся, торопливо надел шинель и вышел на улицу. Окруженное двумя радужными кольцами солнце было подернуто легкой дымкой и заливало землю радостным светло-розовым сиянием, легким пурпуром окрашивая и сверкающий серебристый снег, и словно уснувшие под белыми шапками дома, и узорчатое сплетение воздушно-пышных заиндевелых деревьев. Во все стороны горизонт скрывался в густевшей синеве, от этого казалось, что весь мир состоит только из этого нежно-розового окружья и неяркого солнца над ним.

— Андрей Николаевич, — окликнул Бочарова совсем незнакомый голос.

Он обернулся и на резном крыльце ближнего дома увидел генерал-лейтенанта Ванина.

— Здравия желаю, — заговорил было Бочаров.

Генерал взмахом руки остановил его.

— Тихо! Слушайте, внимательно слушайте, — прошептал он, рукой подзывая Бочарова к себе.

Ничего не понимая, Бочаров прислушался — вокруг стояла такая тишина, что было слышно, как потрескивали от мороза деревья в саду.

— Слышите? — спросил Ванин.

— Слышу, мороз трещит.

— Не то! Лучше слушайте, лучше.

В это время невдалеке захлопал движок радиостанции, и генерал, не переставая мечтательно улыбаться, с недовольством сказал: