Иван Сотников - Днепр могучий

— Что, Юлий Викентьевич, обгоняет нас молодежь? — усмехнулся Березин.

— Что и говорить, у них огонь в душе, — мирно согласился Капустин, не желая осложнять отношения с начальством.

— Такой огонь, — сказал Щербинин, — в каждой душе горит… если там не сыро.

Капустин поморщился и смолчал. Отпустив комбата, Щербинин и Березин тронулись в голову колонны.

— Убил ты Капустина, — тихо сказал Березин, ехавший рядом.

— Я бы прибил его. Не терплю, когда человек распускается. Думаешь, в самом деле живот? Здоров как бык.

Дорога тянется параллельно переднему краю, который в четырех-пяти километрах вытянулся за лесом слева. Фланговый марш! Впрочем, особый фланговый марш, ибо фронт не только слева, но и справа. Полк Щербинина движется меж двумя фронтами, один из которых, тот, что слева, полыхает огнями на виду и грохочет совсем близко, а другой отдаленно гудит справа. Путь полка и пролегает через узкий коридор, разделивший сейчас эти два фронта.

Немецкие силы обоих фронтов неистово рвутся навстречу друг другу, чтобы соединиться. Окруженные дивизии беспрестанно атакуют рубежи Стеблев — Шандеровка и Шандеровка — Селище. Полк Щербинина и перебрасывается на один из этих участков, куда ушли уже другие части дивизии.

Возглавляя колонну, Щербинин с тревогой приглядывался к фронту слева. Там гулко рвутся снаряды. Одни из них, вздымая землю, разрываются у самой дороги, другие с характерным шелестом проносятся над головами и плюхаются справа. Сбоку, не угасая, висит дрожащий свет ракет. Столько ракет Щербинин еще не видел нигде. Они десятками и сотнями взвиваются вверх, ярко расцвечивая хмурое небо. Иные распадаются на четыре-пять огней одного цвета, каждый из которых в свою очередь рассыпается на множество разноцветных вспышек, образуя радужный зонт. Прямо гигантский сказочный фейерверк!

У развилки дорог Щербинин придержал коня. Одна дорога сворачивала влево, другая, менее торная, уходила вправо. Капустин, как видно по следам, ушел по левой. Захватив с собой дозор, Щербинин зарысил вперед по левой дороге, но уже через двести — триста метров сообразил: Капустин заблудился. Услав вдогонку бойцов с приказом повернуть батальон обратно, командир полка заспешил к развилке.

Поставив задачу Жарову, он направил его батальон в качестве авангарда. За ним пустил Черезова, с расчетом пристроить Капустина в хвост колонны.

Сам Капустин прискакал минут через сорок. Перепуганный и разгоряченный, он сбивчиво стал оправдываться. Язык у него еще больше одубел, и от Капустина сильно попахивало самогоном.

— Ладно, — прервал его Щербинин. — Теперь я вижу, каким чаем вы согревали живот. С огурчиком!

— Товарищ майор, чертова темь запутала. Сейчас все выправим, — не унимался Капустин.

— Вы понимаете, что натворили. Втянулась бы за вами вся колонна — попробуй развернись тогда в такой грязюке. Ночью ни за что не выбраться, а с утра немцы в упор расстреливать бы начали. Это ведь крови бы стоило. Понимаете — крови!

Щербинин вплотную подошел к Капустину, отвернул борт его полушубка и сорвал с гимнастерки новенький, только что полученный орден Красного Знамени.

— Пусть пока у меня побудет, — твердо сказал Щербинин. — Не я награждал, говоришь? Верховный Совет? Так вот я сейчас, на этой дороге, и есть для тебя Верховный Совет.

Батя мог быть и неумолимым.

Час ли, два пути — и дорога несколько улучшилась. Глуше доносился шум боя с отдалившегося фронта. Исчезли ракеты, назойливо маячившие в ночном небе. Наступал рассвет.

Андрей верхом ехал обочиной дороги. Изредка придерживал лошадь, пропуская взвод за взводом, и снова следовал дальше. Солдаты немного приободрились, колонна ожила, заговорила.

— Пишут, тяжело в колхозе, — послышался незнакомый голос.

— Туго, что и говорить, — отозвался другой.

— Местами на коровах пашут, землю лопатой разделывают, а хлеба собирают не меньше, чем до войны.

— Ладно работают люди.

— Зато после войны на танках пахать будем — куда их девать?

— И тракторов хватит, тогда их впятеро прибудет, если не больше. Богато заживем.

— Мне вот тоже пишут, — и Андрей узнал голос Голева, — за несколько месяцев такой завод отхватили, что ай-я-яй!

— Да ну!

— Ей-бо, так. Не сидят сложа руки.

— За труд такой орден надо, самый большой.

И уже слышится новый голос:

— Он бьет, а я ползу и ползу. Когда метров тридцать осталось, привстал маленько — и длинную очередь прямо в амбразуру. Пока они там опомнились, я броском вперед и — гранату туда же. Замер враз, угомонил. А тут и наши насели.