Иван Сотников - Днепр могучий

— В самый раз!

— Ах Максимов, Максимов!

— Хорош!..

— Еще бы, с первых дней воюет.

— Руднев у них тоже меток.

— Куда! Против Максимова не-е…

— Хитро действуют.

— Хитрость на войне надобна вдвойне.

Жаров, не оборачиваясь, узнал голос Соколова. Вот востер на язык! Скажет — как припечатает.

Цель в вилке. Покровский скомандовал: «Беглый, десять снарядов!» Впереди метнулись вспышки разрывов, вздыбленная земля, бревна в воздухе — и наблюдательного пункта как не бывало.

Немцы провели открытый огневой налет, и передний край задымился частыми разрывами.

Из артиллерийского блиндажа Андрей наблюдал за полем боя. Всюду черная земля и клубы цветного дыма: желтого, розового, синевато-стального. Минут десять спустя появились цепи атакующих.

Вместе со всеми Андрей выскочил наружу. Орудия перешли на картечь. Цепи атакующих сразу поредели. Но чуть левее в одну-две минуты немцы оказались у бруствера. Им удалось ворваться в траншею, и там завязалась рукопашная схватка. Назаренко бросил в контратаку полувзвод. Потеряв двух пленными и многих убитыми, немцы отошли.

Вскоре еще последовал огневой налет, и снова атака. Теперь как раз против позиции, где находился Жаров. Прильнув к брустверу, бойцы застрочили из своих автоматов. Андрей последовал их примеру.

— Приберегите последний диск, — бросил ему Назаренко, видя, как комбат выпускает очередь за очередью.

Предусмотрительность лейтенанта Андрею кажется похвальной. Но у них с ординарцем еще по два полных диска, и пока нечего беспокоиться.

Схватка с немцами мгновенна и ожесточенна. Рыжий унтер, оказавшийся справа от Жарова, ранил двух артиллеристов. Максимов расстрелял его в упор. Второго немца, вскочившего на бруствер, срезал Жаров. Длинной очередью Назаренко уложил следующих трех. Глеб навалился на грузного ефрейтора и придавил его к земле, уткнув лицом в жидкую глину. Немец отчаянно сопротивлялся.

— Не надо, захлебнется, — крикнул Назаренко, бросаясь к Глебу на помощь. — Мертвяков хватает, а «язык» во как нужен!

После того как отбили атаку, к санинструктору обратился Голев. Его ранило в плечо осколком мины. Он не пошел в санчасть и после перевязки остался в строю: ранение было легкое.

— Отдохнул бы в госпитале, — настаивала санинструктор.

— После войны отдохнем: сейчас не до отдыхов.

— Гляди, не под силу будет…

— Мне все под силу, когда я вместе со всеми.

Андрей с горечью глядел, как выносят тяжелораненых и убитых. Какую большую цену приходится платить за каждую пядь земли! Страшную цену. Но последние слова уральского сталевара заставили задуматься и о другом. Истинно, сила человека в общем строю. И как это просто и хорошо прозвучало у Голева: «Мне все под силу, когда я вместе со всеми».

На обратном пути Андрей заглянул в роту Румянцева. Всюду частые домики, сады, кустарники, — как говорится, скрытые подступы. Они позволяют незаметно выйти к переднему краю. Противник за рекой напротив, и до него едва ли сто метров. Воздух раскалывается от беспрерывной стрельбы.

Пулеметчики только что ранили немца, пытавшегося перебежать от белого домика, на пригорке, в траншею. Он упал с перебитыми ногами. Раненый долго стонал, кричал и ругался, и никто из немцев не оказывал ему помощи. Вдруг из того же домика выскочила женщина и бросилась к раненому. Бойцов ошеломило ее появление. Кто такая? Неужели наша, советская?

— Не может быть, чтоб советская, — убежденно доказывал кто-то. — Наша не станет нянчиться с немцем.

— Бывают и такие, — возразил другой. — И одета, как наша.

— Смотри, волокет его.

— Ах, гадина, ее убить мало! — рассвирепел Зубец, щелкнув затвором карабина.

— Да то ж немец! — вдруг закричал Пашин, наблюдавший за всем в бинокль. — Сам вижу, в сапогах, в штанах, костлявый такой.

Зубец выстрелил. Бросив раненого, переодетый немец взмахнул руками, потом схватился за ногу и, хромая, скрылся в домике.

— Вот паразит, упустили, — огорчился Семен.

Сбившись вокруг Азатова, бойцы на все лады обсуждали случившееся.

— Есть еще всякая нечисть! — негодовал синеглазый Зубец, когда речь зашла о предателях.

— Есть, конечно, — согласился с ним Пашин. — Откуда же берутся у немцев полицаи?

— А сколько их? Один на тысячи, — сказал Сабир.

— Сколько ни есть, — волнуясь, продолжал Семен, — а все-таки есть. Гады! Как увижу — не проси пощады.

— Горький сравнивал предателя с тифозной вошью, — сказал Пашин.