Роберт Рэдклиф - Разрушители плотин (в сокращении)

Киви. Его не поймали. Значит, он, возможно, жив. И скрывается.

— Больше я вам ни черта не скажу, — ответил он яростно.

— Ваша операция, Питер, — английские газеты прозвали вас «разрушителями плотин» — была удивительным начинанием, требовавшим особого мужества и воображения. Но обошлась она дорого, а урон нанесла невеликий. Почти половина вылетевших на задание молодых людей погибла. Это преступное расточительство.

Питер подался вперед:

— Я сам видел, майор, как рухнули две плотины, и урон не был «невеликим». А прилетели мы туда по собственному почину. Все были добровольцами. До последнего. И никто не погиб зря.

— Но… — Кессель запнулся. — Так, значит, это были вы? На второй плотине?

Он встал со стула, недоверчиво усмехаясь, подошел к стеклянной двери, закрыл ее, запер на ключ. Тем временем Питер сунул в рукав нож для разрезания конвертов.

— Так-так-так. — Кессель вернулся на место, взял перо. — Итак, капитан авиации Лайтфут и его экипаж были как на Мене, так и на Эдере, где именно они и подорвали плотину. Что означает, что вы были в составе основной боевой группы подполковника Гибсона. Расскажите, пожалуйста, поподробнее.

— Нет. Не буду. Отведите меня в камеру.

Майор поморщился будто от боли:

— Очень глупо. Поскольку, как я вам уже говорил, если вы станете упорствовать, мне придется передать вас в гестапо. Мне ужасно не хочется. Оставайтесь здесь, Питер, и помогите мне. Да, и ножичек для конвертов верните, пожалуйста…

В ту ночь он вспомнил все. Он долгие часы лежал на тюфяке, глядя на тускнеющий свет в окне и вспоминая Дядьку и всех остальных. Из памяти всплывали новые обрывки картин — будто обломки разбитого корабля.

«Вики» при смерти, экипаж изранен, рана Джейми Джонсона смертельна — в грудь ему попал осколок. Чоки тоже ранен, из раздробленной левой руки хлещет кровь. Питер сидит в кабине и чувствует, что теряет сознание. Из раны на голове струится кровь, горячими потоками затекая в рот и в глаза. Ничего не видно, руки налились свинцом, наползает обморок. Он чувствует под ногами педали — ослабевшие, бесполезные, знает, что на крыле бушует пожар, и знает — все кончено.

— Машине конец, Дядька, — шепчет он слабо. — Конец.

От Эдера они пошли на запад, к границе. И там их настиг ночной истребитель. «Мессершмитт БФ-110», скоростная двухмоторная машина с четырьмя двадцатимиллиметровыми орудиями на борту. Первый залп прошил правое крыло и уничтожил один двигатель, второй пришелся по фюзеляжу и кабине. Атака заняла не более минуты. Но оказалась роковой.

Питер на грани забытья. Сильные руки вытаскивают его из кресла, стирают кровь с лица.

— Давай теперь я, дружище, — говорит спокойный голос. — Все нормально. Держишь его, Киви?

— Держу.

— Вот и хорошо. Давайте прыгайте. Все.

И на этом Питер проваливается в беспамятство. А Дядька принимает на себя командование, отдает приказ, сидя с прямой спиной в пилотском кресле, решительно уводя обреченный бомбардировщик в небо.

Питер проснулся в непроглядной тьме под вой противовоздушной сирены. Минуту лежал, пытаясь собраться с мыслями, вслушиваясь в незнакомый звук. Потом услышал нарастающий гул двигателей и вскочил с тюфяка. Налет на Дортмунд. Гул превратился в грохот. Питер был уверен — он распознает гудение «мерлинов», и их много, а значит, это «ланкастеры» или «Галифаксы Марк-2». Он потянулся к окну, но увидел лишь перекрещенные лучи прожекторов и вспышки далеких разрывов. А потом посыпались бомбы, земля задрожала, загремели взрывы. При каждом взрыве двор озарялся вспышкой. Мимо с громким звоном пронеслась пожарная машина. Он понял: о нем забыли, оставили умирать, как птицу, брошенную в клетке. Потом — ослепительная вспышка и грохот; в спину, как кулаком, ударило взрывной волной. Питер упал на колени и пополз к двери.

— Выпустите меня! — кричал он. — Ради бога, выпустите!

Утром после налета его не повели на допрос, а вместо этого вывели на усыпанный обломками двор и посадили на заднее сиденье штабной машины. Через несколько минут в нее сел и Кессель.

— Доброе утро, капитан Лайтфут, — промолвил он как всегда.

Майор был свежевыбрит, одет с иголочки и излучал несокрушимую бодрость — можно было подумать, что не было никакого налета. Однако двигаться им пришлось с заминками — машина с трудом пробиралась между обломками и воронками, и Кессель вынужден был это прокомментировать.

— Многие бомбы упали на жилые кварталы, — сказал он, глядя на разрушенное здание. — По моим сведениям, тридцать погибших. Прискорбно — надеюсь, вы не станете возражать.