Кормили нас репой. Мы начали пухнуть. А тут холода, шуб у нас нет, мы ведь дачники. И ботинки у всех износились. Тут многие ребята заболели и умерли.
А потом пришел немецкий офицер и сказал, что нас повезут в Германию. У меня к тому времени уже товарищ был, Витька Малышев, у него отец в Красной Армии, мы с ним решили бежать из лагеря и пробраться в Ленинград. Товарищ убежал, а я в подворотне зацепился за гвоздь, меня поймали и выпороли. А на другой день всех повели на вокзал.
Выехали мы утром, а ночью стрельба поднялась, мы легли на пол, поезд остановился, и к нам в вагон пришли партизаны. Ох, мы и обрадовались!.. Они нас высадили с поезда, привезли в деревню и накормили. А потом меня отвезли в Доскино, к дедушке…
— У тебя там дедушка живет? — спросил старшина. Он уже не стоял, а сидел, поджав ноги и внимательно слушая рассказ. Кобылка тоже, словно прислушиваясь, перешла с галопа на мелкую рысь…
— Не родной. Приемный. Он меня взял на воспитание. И других наших ленинградских ребят деревенские взяли на воспитание. Немцев давно оттуда вышибли: партизанский край!..
— А теперь ты куда направляешься? — спросил старшина.
По этому вопросу я понял, что мальчик в санях старшины такой же случайный пассажир, как и я.
— За лошадью.
— За какой лошадью?
— Для дедушки. Немцы у него прошлой весной лошадь увели. А за Бобровом сейчас целые табуны бродят немецких лошадей. Вот я и хочу для дедушки лошадь подобрать. Он меня больше года воспитывал, как родного, ничего для меня не жалел. А мне скоро в Ленинград возвращаться. Не могу я его без лошади оставить… Лошадь в хозяйстве — первое дело, — повторил он слышанные от кого-то слова.
— Молодец, мальчик, правильно рассуждаешь, — потеплевшим голосом сказал старшина и неожиданно поцеловал мальчика. Потом он снова вскочил на ноги, качнулся, выровнялся и стегнул кобылку.
Не знаю, откуда проведал мальчик про немецкие табуны, но и в самом деле: не отъехали мы и полкилометра от Боброва, как увидели немецких лошадей. Они уныло бродили по опушке леса, проваливаясь в глубоком снегу, и было их, пожалуй, больше сотни.
— Сейчас подберем тебе лошадку, — сказал старшина, взял у мальчика уздечку и побежал к табуну. Он вернулся, ведя под уздцы рослого артиллерийского коня.
— Подойдет?
— Нет, не подойдет, — сказал мальчик. — Куда его, такого лешего?.. Дедушка старенький, ему сена будет не напастись…
— Верно! — закричал старшина, восхищенно шлепнув себя по ляжке. — Что верно, то верно!..
Он снова ушел и вернулся с маленькой брюхатой лошадкой мышиной масти. Глаза у мальчика заблестели. Он взял предложенный старшиной мешок, перекинул его через лошадиную спину вместо седла, подпрыгнул, лег животом на мешок, и через секунду уже сидел верхом, ласково поглаживая спутанную гриву лошадки.
— Как ты с ней управляться-то будешь? Она, небось, по-русски ни тпру, ни ну не понимает! — крикнул старшина.
— Как-нибудь! — весело отозвался мальчик, махнул нам рукой и затрусил по направлению к Боброву.
— Ну, и башковитый парень, — сказал старшина.
И снова бежит наша пегая кобылка мимо разбитых немецких машин. Снег под полозьями визжит и вьется за нами следом, а по сторонам дороги лежит блестящим волнистым покровом и такие посылает искры, отражая яркое февральское солнце, что глазам больно!..
С первым днем сентября наступила осень. С утра зарядил мелкий надоедливый дождик, впервые за всю неделю. Река потемнела, земля раскисла, небо стало скучным и серым… Сегодня мы едем в город.
Я пришел на пристань, когда речной пароход уже собрался отчаливать. Едва я ступил на палубу, как за моей спиной загрохотали сходни, и берег стал от нас уходить. На палубе было пусто — дождь загнал пассажиров в общую каюту. Я протиснулся туда же.
В каюте было тесно и душно. Молочницы в промокших ватниках сидели возле своих сверкающих бидонов. Борис Петрович Кукушкин, поставив между ног корзину с корюшкой и сняв брезентовые рукавицы, набивал табаком свою носогрейку. Какой-то подполковник спал на диване, укрывшись шинелью с головой. Дачники пересчитывали тюки и чемоданы.
Кости в каюте не было, хотя мы и условились накануне, что поедем вместе. Я пожалел об этом от всей души и решил во что бы то ни стало разыскать его ленинградский адрес. Прислонившись к притолоке, я приготовился простоять до самого Ленинграда, как вдруг услышал возглас:
Читать дальше