Лев Квин - ...Начинают и проигрывают

— Я лейтенант,

— Какая разница? Счас лейтенант, а завтра старшой, так — нет?

Он сел без приглашения, сдвинул на затылок ушанку. Поманил меня пальцем, сказал тихо и многозначительно:

— Дело наклюнулось. Незаконные хлебные карточки!

Махинации с хлебными карточками принадлежали к числу опасных преступлений. Я с уважением посмотрел на своего собеседника. Вот ведь как можно ошибиться. Человек пришел к нам на помощь, а я…

— Слушаю вас, товарищ.

Он стал рассказывать, беспрестанно подмигивая и щелкая кривыми пальцами с черными ногтями. Работает на нефтебазе, в складе смазочных масел. Ну да Сашка его давно знает. Откуда? Оступился раз, с кем не бывает. Лошадь на четырех ногах, и та спотыкается. Но теперь — ни-ни! Сам завязал и другим советует, так — нет?… Значит, он на складе, а над ним старший. Афиногенов звать, Ванька Афиногенов. Только и славы, что инвалид войны. А промежду прочим еще копнуть надо, есть ли у него там осколок, в груди. Был бы он с осколком в мясе таким прытким, так — нет!… Ну так вот, значит, у того самого Ваньки Афиногенова с десяток дней назад пацаненок помер. Двух или трех там годков. Он этих головастиков наплодил со своей Маруськой — страсть. Пять штук!

Я стал терять терпение:

— А карточки?

— Вот в том и вся штука, старшой! Пацаненок помер, а он его карточку не сдал, как положено, гад! Бумажка про то, что вроде сдал, у него имеется, а карточка опять же при нем осталась. Блат или что. Получает по ней и жрет со всей своей бандой. Считай — десять ден по четыреста. Четыре килы! Устроился, понимаешь, так — нет? Ну что, подходит, старшой? — Он снова подмигнул. — Давай уж заявлению напишу. Все равно ведь заставишь.

И потянулся черными пальцами к блокноту.

— Погодите! — Я взял со стола блокнот. — У вас все?

— А что еще? — удивился он. — Было бы еще, я бы сказал. Сам видишь, старшой, я не какой-нибудь…

— Выйдите! — Меня так и подмывало закричать, топнуть ногой. — Выйдите вон! Ну!

Он посмотрел на меня искоса, покачал головой понимающе и вроде бы даже сочувственно:

— Ручки… Воры пусть народное питание воруют, а тебе ручки марать неохота, так — нет?

И вышел, аккуратно притворив за собой дверь.

Его сапоги пробухали по коридору. Значит, к Фролу Моисеевичу не пошел. К начальнику? Пусть! Антонов с ним тоже церемониться не станет.

Когда пришла секретарша начальника Клава и сказала, что меня срочно требует к себе Антонов, я и тогда не подумал, что это связано со щетинистым «так — нет». Но когда увидел его в приемной, сопящим над какой-то бумагой на уголке Клавиного стола, то понял: начальник отнесся к злосчастной хлебной карточке умершего мальчика иначе, чем я.

Щетинистый увидел меня и насмешливо подмигнул.

Я спросил, вложив в голос сколько смог ехидства:

— Кропаем?

— Раз приказано. — Он притворно вздохнул. — Вот и тебе прикажут, куды денешься, старшой, так — нет?

Входя в кабинет, я уже мысленно яростно спорил. И по тону, каким было произнесено: «Явился по вашему вызову!», Антонов, конечно же, сразу все понял. Сказал с миролюбивым смешком:

— Только не кипятитесь, Виктор Николаевич!

Впервые он назвал меня по имени-отчеству, и я, внутренне негодуя, отверг это, как позорную взятку.

— Пять детей… — начал я.

Антонов поднял руку:

— Знаю! И все равно вы не правы. Налицо серьезное нарушение закона.

— Этот грязный тип…

— Неважно, — снова прервал он, теперь уже резче. — Сигнал получен, мы обязаны расследовать. Возьмите с собой Трофимовну и поезжайте по адресу… Ну?

Антонов смотрел на меня взглядом гипнотизера, укрощающего льва.

Но я не лев и он не гипнотизер. Сеанс укрощения сегодня не состоится.

— Не понимаю, товарищ майор, чего мы добьемся? — Я нарочно сказал «мы», чтобы не получилось в его адрес. — Посадят на три года, а у него столько маленьких детей!

— Милиция не определяет меру наказания, товарищ лейтенант, — это дело суда. Милиция лишь выявляет нарушителя закона. В данном случае мы имеем дело с явным нарушением и обязаны — понимаете, обязаны! — принять соответствующие меры.

Да, формально он прав. Ни один законник не станет на мою сторону. И все-таки, не верю, не верю! Антонов ведь не сухарь, не ходячий параграф. Он просто прячется за букву закона, как за щит. Не хочет брать на себя ответственность?

— Так как же? — постукивает выжидающе карандашом по столу.

— Хорошо, поеду.

— Давно бы так… — Антонов встал: кончен разговор.

— Товарищ майор, а если хлебная карточка не будет обнаружена?